Старообрядцы-часовенные урала в конце xix – начале xx вв. «Чиновники видят в нас сектантов, приходится жаловаться Путину»: как живут старообрядцы на Урале

Старинные книги. Свидетели былого. Некоторые из них до нас не дошли, и мы можем судить о них лишь по упоминаниям в архивных документах. Другие пока не «опознаны» и, дожидаясь своего часа, лежат в книгохранилищах. Третьи становятся добычей археографов. В их руках старинная печатная или рукописная книга оживает. Сквозь толщу лет начинает звучать голос Истории.

Эти несколько километров по топкому лесному болоту казались нам бесконечными. Куда идти, знал лишь проводник, старый лесник и охотник И. И. Молоткуров, каким — то чудом находивший потемневшие от времени зарубки на деревьях. Но вот наконец — то под ногами твердая почва. Сухой пригорок, поросший зеленой травой, могучие сосны вокруг. Мы на Авраамиевом острове.

Осматриваемся. Заросшая яма с остатками сгнивших бревен. Обвалившийся, высохший колодец. В толстых стволах сосен вырублены ниши — сюда ставили иконы. Два продолговатых бугорка — очевидно, могилы, но крестов давно нет. Говорят, что похороненных здесь старцев Авраамия и Иоанна перенесли много лет назад в другое место, но куда — никто не знает.

Когда — то здесь и на соседнем острове Пустынном стояли лесные избушки — кельи. Таких тайных старообрядческих убежищ существовало немало в непроходимых лесах и болотах Урала и Сибири. В подобные скиты и «пустыни» уходили от «антихристовой» власти церкви и феодального государства беглые крестьяне, солдаты, мастеровые. Здесь хранились и переписывались служебные н «учительные» книги, создавались полемические произведения, различные сборники и «цветники». Отсюда они расходились в «мир» — в деревни и слободы, заводские посёлки и города.

Этот старинный раскольничий скит, затерявшийся в бескрайних Бахестских болотах, был особенно знаменит. Здесь более 300 лет назад скрывался от преследований один из самых авторитетных вождей урало — сибирского старообрядчества инок Авраамий. Много легенд ходило вокруг его имени. Но постепенно биография Авраамия перестала быть загадкой.

XVII век. Беспокойное было это время: две крестьянские войны, городские и крестьянские восстания, стрелецкие мятежи, раскол русской церкви. Не остались в стороне от классовой борьбы и окраины Русского государства, в том числе районы Урала и Сибири. Здесь скрывались от преследований ссыльные, беглые, раскольники — старообрядцы.

Религиозный раскол в отсталой России — явление вполне закономерное. По словам Ф. Энгельса, «всякая борьба против феодализма должна была тогда принимать религиозное облачение, направляться в первую очередь против церкви».

Выступления старообрядцев приобретали политический характер. Это был антигосударственный, антикрепостнический протест. Старообрядческое движение защищало прежде всего интересы крестьянства.

Уже в 50-х годах до Урала и Сибири дошли слухи о том, что патриарх Никон «переменил веру». Среди жителей Верхотурья, Тюмени, Тобольска н других городов началось брожение. В 1665 г. с открытым осуждением никоновской церковной реформы выступила группа монахов и священнослужителей. Среди них был и поп тюменской Знаменской церкви Доментиан. Вскоре из Сибири их отправили в заполярный Пустозерск.

В эти смутные времена молодой боярский сын Алексей Венгерский из Тобольска решил укрыться от мирской суеты за монастырскими стенами. Он надевает монашескую рясу в далёком Троицком Кондинским монастыре (примерно 1658 год) и становится иноком Авраамием. «Постригал ево черной поп Василей. И в том монастыре жил он десять лет».

В обители Авраамий подружился со строителем (так в монастыре называли тогда эконома) Иванищем, исполнявшим обязанности настоятеля. По его поручению ездил в Москву «бить челом» о монастырских нуждах. А позже по поручению братии Кондинского монастыря — в Тобольск, вступив там с церковными властями в «спор о вере», обсуждая реформы патриарха Никона. За это был сослан в Туруханский Троицкий монастырь. Оттуда ему удалось «по отпуску» вернуться в свою обитель. «А ис Кондинского монастыря вышед, жил он по разным монастырям», был и в знаменитом Далматовском, где также имелось немало сторонников «старой веры».

В это время на родину вернулся бывший тюменский поп Доментиан. Как ему удалось уйти из Пустозерска — неизвестно. Иванище, живший тогда вместе с Авраамием на Кондинской заимке (пустынь, основанная в 1662 году, недалеко от Ялуторовска на Исети), постриг Доментиана в монахи под именем Даниила.

И вот Даниил — Доментиан, построивший на речке Березовке в 12 верстах от Ялуторовска свою собственную пустынь, стал проповедовать идею массового самосожжения. Наступают «последние времена», говорил он, нечего молиться за царя, продавшего свою душу антихристу. По тем временам это был крайне радикальный призыв. В пустынь Даниила стали стекаться толпы людей.

Местные власти всячески старались прекратить уход жителей к Даниилу. Особенно усердствовал в этом приказчик Мехонской слободы Гаврила Буткеев. Доведённые его преследовяниями до отчаяния, мехонские крестьяне заперлись с семьями в одном из дворов и грозились, в случае, если их не оставят в покое, устроить «гарь».

На речке Берёзовке стоял наготове большой военный отряд. Узнав о его приближении, Даниил — Доментиан и собравшиеся с ним крестьяне решились (в ночь на 6 января 1679 года) на последний отчаянный шаг. И запылали кельи — избушки, облитые смолой, заранее обложенные берестой и соломой. Сотни людей погибли в «гари».

Начался правительственный розыск. Уже в феврале властям стало известно, что некий гулящий человек Васька, «утеклец» из Данииловой пустыни, вместе с пашенными крестьянами Исетского острога Ивашкой Бархатовым и Ивашкой Казанцевым, «переходя во многие места, православных христиан от истины прелщают, и к церквиам Божиим приходить не велят». 15 марта Ивашка Бархатов и Васька были арестованы о деревне Мостовке и отправлены с охраной в Тобольск. На поиски Ивашки Казанцева, ушедшего на Кондинскую заимку к Авраамию и Иоанну, направили военную команду.

Однако местные крестьяне отбили арестованных по дороге в Тобольск и заперлись с семьями в Мостовке. Появилась угроза нового самосожжения. Начались переговоры с мостовскими крестьянами. Они написали на имя царя Фёдора Алексеевича «Сказку» — один из самых ярких памятников антифеодального протеста зауральских крестьян — старообрядцев XVII века, изложив причины того, почему люди готовы «во огни гореть, якоже и у Даниила свяшенноинока». Социальные мотивировки, грамотно построенная система доказательств защищали «старую веру». Её крестьяне связывали со старыми, казавшимися лучше, порядками. Идеализация прошлого была обычным явлением для крестьянского сознания эпохи феодализма.

Судя по всему, самосожжений в Мостовке и в Мехонской слободе не произошло. Власти вынуждены были дать крестьянам необходимые гарантии их безопасности, а те, в свою очередь, с присушим им здравым смыслом, уже подумывали о весенней пахоте.

Через три года, в связи с Московским церковным собором 1681 года, после которого начались новые преследования старообрядцев, в Зауралье стала назревать новая вспышка массового протеста. В Утяцкую слободу к Фёдору Иноземцеву стали стекаться из разных мест крестьяне, драгуны, «гулящие люди», беломестные казаки, жители посадов. Образовалась новая пустынь.

Активную роль в этом «зборище» играли старцы Авраамий Венгерский и его друг Иванище Кондинский. Они, кстати сказать, были противниками самосожжения. Мнения разделились. Тогда Авраамий, видимо, предложил обратиться за советом (в 1681 году) к высшему авторитету в расколе — протопопу Аввакуму. В далекий Пустозерск, где, со своими союзниками томился в земляной тюрьме «огнепальный» протопоп, отправился посланец. После двухнедельного раздумья Аввакум «благословил — да сгорят».

Авраамий силой своего авторитета сумел, вероятно, отсрочить «гарь» и внести сомнения в законность аввакумовского благословения, сделанного без совета «с братией». После нового визита в Пустозерск стало известно, что Аввакума и трёх его товарищей — попа Лазаря, инока Епифания и дьякона Фёдора Иванова 14 апреля 1682 года сожгли в срубе «за великие на царский дом хулы».

Посланец, очевидно, привёз и вести о стрелецком восстании в Москве, которые усилили дух Утяцкой слободы. Люди «зборища» открыто протестовали против «антихристовой» царской власти. Именно тогда Авраамий вместе с Фёдором Иноземцевым написал «Сказку» о том, почему они отказываются целовать крест (то есть приносить присягу) новым царям Ивану и Петру.

В декабре 1682 г. в Утяцкую слободу были посланы войска, что вызвало новое самосожжение (по некоторым сведениям, сгорело 104 человека).

Старцы Авраамий, Иоанн Кондинский и те, кто выступал против добровольного самоубийства «во имя веры», сумели скрыться. Разыскивать староверов были посланы из Тобольска и Тюмени военные отряды.

15 январи 1683 г. один из таковых отрядов, под командованием сына боярского Фёдора Фефилова, прибыл на Дальние Кармаки. В деревне Гилевой стрельцам повезло: при обыске в доме крестьянина Ивана Коробейникова «сыщики» обнаружили «в избе тринадцать книг, да в двух ящиках письма неведомо какие».

Конфискованные книги, письма и их владельца, уже изрядно избитого, стали грузить на подводы. Однако крестьяне, собравшись большой толпой, заявили сыну боярскому: «Мужика тебе ныне не дадим». Слова они подкрепили весьма активными действиями: освободили Ивана Коробейникова и отняли у стрельцов его книги. Крестьяне «за книги учительные Псалтырь да Часовники, да Соборничек» печати царя Михаила Фёдоровича, «да за святых отец предание» готовы были идти на смерть. А узнав от Коробейникова, что стрельцы разыскивают старцев, они кричали: «Мы — де за тех людей умираем, за Авраамия и за Иванища!» В итоге посрамлённые «сыщики» вернулись ни с чем.

Вполне возможно, что у Коробейникова хранились книги Авраамия и Иоанна.

После событий в Утяцкой слободе Авраамий Венгерский и Иоанн Кондинский скрывались на Ирюме. У деревни Ильиной они основали скит. Через четыре года, когда и здесь стало не очень спокойно, они перебрались на Дальние Кармаки, где на пустынных островах, затерявшихся в непроходимых Бахметских болотах, возникают их кельи.

После смерти Иванища пустынь инока Авраамия разрастается. Его имя приобретает всё более громкую славу среди урало — сибирских староверов.

Авраамий был неуловим. Но в конце 1701 года тюменским властям удалось схватить известную «расколщицу», беглую стрелецкую жёнку Ненилку Кузнецову, связанную со старцем. Под пыткой она дала согласие проводить «поимщиков» на острова.

В начале 1702 года тюменский воевода Осип Тухачевский организовал для поимки «того расколщика старца Аврамки» специальную экспедицию под руководством сына боярского Василия Некрасова и подьячего Ивана Васильева. Неожиданный налёт на укрытый в болотах скит увенчался успехом: сам Авраамий, его товарищ — старец Варлаам, имущество были захвачены, кельи на Авраамиевом и Пустынном островах сожжены. «Те пустынныя дватцать две книги» были доставлены в тюменскую приказную избу.

Судьбой захваченных книг распорядился воевода Тухачевский. 6 из них он велел «отдать для службы в соборную церковь для того, что в соборной церкви после пожарного разорения книг малое число». Остальные 16 книг, 9 печатных н 7 рукописных, были до особого распоряжения «запечатаны под приказною избою».

Участь Авраамия Венгерского и тех, кого схватили в связи с его «поимкой», была решена чиновниками Сибирского приказа в апреле 1702 года довольно традиционно: его самого, Варлаама, Ненилку Кузнецову велено было отправить в Тобольск.
Старцев здесь ждали застенки в архиерейском доме, а остальных — розыск с кнутом и дыбой и наказание, «чем будут по винам своим достойны». В Софийский двор приказано было отправить и все конфискованные книги.

В тюремных подвалах Тобольского архиерейского дома, в кельях Знаменского монастыря узников, закованных в колодки и притянутых цепями к стене, в перерывах между пытками палачи в рясах убеждали вернуться в «ограду» официальной церкви. Отказавшиеся обратиться в православие обычно погибали довольно быстро, и следственные дела таких упрямцев заканчивались стереотипным приказанием митрополита — «загрести мертвые телеса» в овраге за городом тайно, без погребального обряда. Такая же судьба ждала и непокорного старца Авраамия. Но случилось иное.

Разбирая листочки и тетради из довольно — таки внушительной связки рукописей, ещё несколько часов назад пылившейся на дне старинного сундука, который принадлежал милой старушке, жившей в одном из ирюмских сёл, нашли ветхий сборник, написанный небрежным полууставом прошлого века. Несколько листов занимало историческое повествование, где одним из главных героев был старец Авраамий. Именно это сочинение (так называемая «Рукопись о древних отцах»), написанное во второй половине XVIII века тогда ещё для нас неизвестным автором, и поведало нам о дальнейшей судьбе Авраамия Венгерского.

Через несколько лет после своего ареста он с помощью некоего человека по имени Калина бежал из Тобольского Знаменского монастыря. Вернулся на Ирюм, в свой старый скит близ деревни Ильиной. Здесь жил он еще некоторое время. Перед смертью тело своё попросил перевезти на Дальние Кармаки и похоронить на острове в Бахметских болотах, рядом со своим другом Иоанном Кондинским.

И ещё одно предсмертное желание было у старца Авраамия: вновь собранную библиотеку он завещал своему преемнику — иноку Тарасию.

Во время кровавого розыска, последовавшего за подавлением знаменитого Тарского бунта 1722 года, когда население всего гррода и его округи отказалось присягать «антихристу» — будущему безымянному императору (о нём шла речь в известном указе Петра Первого о престолонаследии), Тарасию удалось ускользнуть от воинских команд. Они рыскали по всему Зауралью в поисках распространителей «раскольничьей прелести». А инока Тарасия искали особенно тщательно, но за двадцать долгих лет они уже успели забыть (или просто не сумели найти) то место, где некогда скрывался старей Авраамий. А именно здесь, на островах в Бахметских болотах, и переждал первую, самую страшную волну правительственного розыска его ученик. Удалось ему сохранить и полученные от Авраамия книги.

В 1723 г. на тайном старообрядческом соборе престарелый Тарасий благословил свою библиотеку новому руководителю местных раскольничих общин — беглому вятскому священнику Семёну Васильевичу Ключареву.

Более четверти века этот человек возглавлял огромный старообрядческий приход с влиятельным скитским центром, имевшим прочные тайные связи не только с соседними крестьянскими мирами и заводскими посёлками Урала, но даже с казачьими городками и станциями на Яике.

Весной 1750 г. отменно налаженная и тщательно законспирированная организация тем не менее была разгромлена. Были арестованы сам Семён Ключарев и его ближайший помощник Гаврила Семеновских, имевший характерное прозвище Морока, которое он получил за редкостное умение устраивать разнообразные «чудеса» и таинственные видения.

Во время ареста Семёна Ключарева были захвачены и его книги. Так в руки властей попала ещё одна библиотека старца Авраамия Венгерского.

В начале 50-х годов XVIII века, когда фанатичная жестокость тобольского митрополита Сильвестра Гловатского вызвала мощную волну протеста и привела к десяткам массовых самосожжений на огромных просторах востока России, «пустынные» острова на Дальних Кармаках вновь становятся центром шумных «збориш» беглых крестьян — старообрядцев. Руководителем их стал ирюмский крестьянин Миров Иванович Галанин. Здесь же, в своём тайнике, расположенном «между непроходимыми и великими болотами на острове в великих лесах и о двух избушках», Галанин написал и первое своё историческое произведение — «Историю про древнее благочестие». Единственный список этого прежде неизвестного сочинения удалось обнаружить в том самом ирюмском сборнике, в котором находилась и «Рукопись о древних отцах».

В октябре 1753 г. о тайном убежище Галанина стало известно церковным властям. Прибывшая на остров воинская команда во главе с самим тюменским воеводой арестовала Галанина и его товарищей. После этого ещё много лет правительственные отряды вылавливали по близлежащим тайным убежищам крестьян, бывших «в зборище к сожжению с Мироном Галаниным».

Как и старца Авраамия, о котором впоследствии будет вспоминать Галанин, его из Тюмени отправили в «тобольские козематы».

До последнего времени мы крайне мало знали о подробностях заточения Галанина. Единственным источником об этом периоде жизни крестьянина — бунтаря являлось чудом сохранившееся письмо, написанное им в 1774 г. своему другу — Стефану Ивановичу Тюменскому. И вот совсем недавно одному из участников похода на Авраамиев остров В. И. Байдину удалось разыскать в Свердловском областном архиве документы, из которых стало известно, что через четыре года после ареста Галанина перевели в Екатеринбург, где он в числе других семи старообрядцев, также присланных сюда из Тобольска, содержался «в особливом заречном тыне», построенном ещё В. Н. Татищевым, организовавшим в 1737 году полицейскую акцию по вылавливанию в уральских лесах беглых крестьян — старообрядцев.

Присылка в Екатеринбург раскольников несказанно удивила Главное управление Сибирских, Казанских и Оренбургских заводов. Однако канцелярские чиновники решили всё же не отсылать их назад «для избежания в пересылке изменного убытку». Присланные были освидетельствованы штаб — лекарем Шнизе и по его заключению «за старостию» и приключимыми болезнями» оказались непригодными «быть в работе». Тем не менее Мирон Галанин «временно» был направлен на работы вместе с осуждёнными на смертную казнь колодниками на каменно — мраморную фабрику.

Только после двадцатилетнего заключения Галанин сумел вернуться на родину. Но властям так и не удалось сломить его дух. Свой немалый авторитет, добытый в борьбе и мучениях, Мирон Галанин отстаивал и на многолюдном старообрядческом соборе 1777 года в Невьянске, и в своих ярких, самобытных сочинениях.

И тут необходимо ещё раз вспомнить «Рукопись о древних отцах», посвящённую старцу Авраамию Венгерскому, судьба которого так напоминает трудный жизненный путь Галанина. Это, видимо, не случайно. Судя по ряду признаков, автором «Рукописи» был именно он, «ирюмский житель» Мирон Иванович Галанин.

В начале 80-х годов XVIII столетия Галанин вновь один из организаторов массового антицерковного движения урало — сибирских крестьян — старообрядцев. Тогда же его арестовали во второй раз.

Умер Мирон Галанин 26 мая 1812 года. Но имя крестьянского вожака до сих пор бережно хранят в своей памяти его земляки. Не следует забывать его и нам: не так уж много имён «простых мужиков», живших на Урале в XVIII веке и занимавшихся писательским трудом, донесло до нас время.

Алексей Корюков (1941) - родился в селе Быньги Невьянского района Свердловской области в большой старообрядческой семье. Окончил Быньговскую семилетнюю школу, Невьянское ремесленное училище, работал монтажником-высотником, матросом Мурманского буксиро-транспортного флота, горным пробщиком на Быньговской шахте. Закончил Свердловский юридический институт, после окончания которого служил в органах юстиции, в судебных органах на Южном Урале и в Екатеринбурге. Стихи, очерки и рассказы публиковал в газетах, журналах и коллективных сборниках.

Два очерка о старообрядцах

Кержаки - кто они?

Довольно часто - в дореволюционное время и в годы советской власти, и в наши дни - их изображали неистовыми, замкнутыми аскетами с взглядом исподлобья, с аршинной бородищей, которые во имя своей веры могут дойти до безумства и жестокости, даже до убийства своих близких. А как они пытают своих единоверцев или иноверцев! Ну чисто злодеи с садистскими наклонностями. И такие уж они фанатики и отупевшие от молитв типы, что не знают в своей жизни ничего: ни игр, ни развлечений, ни любви, ни творчества, лишь знают с утра до вечера поклоны бить да о своей старой вере спорить.

Следует заметить, что у старообрядцев не принято вступать в спор о вере, особенно с еретиками, ибо спор - есть грех. В таких случаях они просто замолкают и уходят.

На Урале их называют по-разному: кержаками, раскольниками, староверами, старообрядцами. Думаю, что самое правильное - староверы, так как мы - православные христиане старой веры, не пожелавшие принять церковную реформу середины семнадцатого века, проведенную патриархом Никоном и царем Алексеем Михайловичем Романовым.

Я тоже родился в старообрядческой семье, в большом уральском селе Быньги, что в шести километрах от Невьянска. Родился в 1941 году, когда почти половину населения составляли кержаки, как нас называли православные, как бы дразня, но мы на это не обижались, а наоборот, даже гордились своей верой, почитая себя истинными христианами.

Родни у нас было более ста человек, не считая самую дальнюю и сватов- иноверцев, так как мои старшие три сестры вышли замуж за православных. Это были фамилии: в Быньгах - Корюковы, Коробейщиковы, Хохловы, Казанцевы, Сапожниковы, в Невьянске - Кирьяновы, в Верхних Таволгах - Матвеевы, в с. Южаково - Южаковы. В основном это была родня по отцовской линии, но были родственники и по матери. Мой отец Савва Ефимович и мать Агафья Федоровна носили до свадьбы одну фамилию - Корюковы, которая довольно часто встречается на Урале, в Сибири и в Поволжье.

Недавно мы с женой Светланой Сергеевной организовали в интернете на сайте “ОДНОКЛАССНИКИ” группу однофамильцев. За несколько дней нам откликнулось 285 человек, и не только с Урала, но и с Севера, с Востока, из Сибири и даже из других стран СНГ. Но интересно, что предки многих были все-таки с Урала, Поволжья и с Севера. Думаю, что большинство из них были старообрядцами.

Были у нас в родне своеобразные, интересные личности. Часто вспоминаю старшего брата матери, дядю Лифантия Федоровича. Он жил бобылем в своем родительском кирпичном доме на берегу реки Нейвы, недалеко от кладбища. Их семья в старые годы, до революции, была зажиточной по тем временам, они имели маслобойную фабрику. Конечно, фабрика - это слишком крепко сказано, скорее, это было небольшое строение, похожее на баню, где давили конопляное и льняное растительное масло. Но что поделаешь - фабриками у нас называли в то время и столярные, и сапожные мастерские, и гончарные, и пимокатные домашние помещения, где в свободное время производили ту или иную продукцию. Народ не любил сидеть без дела, когда на огороде и в поле заканчивались сезонные работы.

Дядя после смерти родителей забросил это производство, так как, вернувшись с Первой мировой войны, не женился и жил один, бобылем. Девушку, которую любил, выдали замуж, и он дал себе обет безбрачия. Были, да и теперь есть такие упорные однолюбы. А был он очень упорный старик, очень серьезно относился к своей вере и не очень серьезно - к своей жизни. Он не признавал достижения науки - радио, телефон, а позднее телевизор и кино, считал их бесовскими штучками.

Это дьявол говорит и показывает себя, так он нестойких заманивает в свой ад! Ты, Сейко (он почему-то так звал меня, видимо, от слова Алексейко), не ходи в кино, не поддавайся на эти бесовские штуки, своим умом живи! Ты парнишка баскинький, не дурак, память у тебя хорошая, читай больше и думай о жизни, может, чего и добьешься. Вон твой отец нигде не учился, так научил его один еврей немного читать и считать, а остальное Савва сам дошел своим умом, жил да книжки почитывал. В армии дослужился до старшего унтер-офицера, а здесь до председателя колхоза. А все потому, что книжки читал!

Не все дети старообрядцев были тихонями и послушными детьми в школе и на улице. В начальных классах я не отличался хорошей дисциплиной и послушанием, и часто моя учительница Клавдия Дмитриевна ставила мне за поведение тройки. Узнав об этом, мой старший брат Авдей, вернувшийся после войны с флота, решил меня приструнить, заявив, что, мол, с такими отметками лучше не приходи домой. Я целый день старался вести себя смирно, но на последнем уроке сорвался и получил за поведение двойку в дневник. Как на грех, это было 30 марта, мой день ангела. Помня слова брата, я не пошел домой, а направился к дяде Лифантию.

Старик, услышав мою историю, озабоченно посмотрел на меня и, почесав свою седую бороду, махнул рукой.

Он словно был рад моему приходу, видно, скучно было старику одному в большом кирпичном доме. Он надел чистую русскую рубаху-косоворотку, кожаные сапоги, смазанные после зимы ароматным дегтем, овчинный полушубок и свою поношенную фетровую шапку, после чего мы отправились с ним в сельпо, где дядя купил мне гостинец - кулек конфет “подушечка” и печенье, все-таки именинник пришел к нему в гости.

Вечером мы с ним поужинали, и он опять начал сказывать о своих сражениях.

Пушки-то у нас были огромные, тощий солдат залезет в ствол, мы вчетвером таскали снаряды на носилках, как ухнет - земля трясется. А охраняли нас уральские казаки. Однажды напали ночью австрийцы, а часовой наш, молодой казак, выстрелил из винтовки, затем выхватил шашку и давай крутить вокруг себя, так никого и не подпустил, пока его товарищи не выручили… А однажды как шарахнуло по ним снарядом, дак только руки и ноги по воздуху летели… Да, греховное это дело - война! - грустно закончил он.

И он задумался, как бы погрузившись в прошлое, словно сейчас ничего для него не существовало.

Дядя, а ты кого-нибудь убил на войне?

Старик вышел из своего оцепенения, строго посмотрел на меня.

А кто знает, куда наши снаряды летели, может, и в людей! Давай спать!

Наиболее грамотная в нашей родне по вопросам веры была у нас тетка Анна Коробейщикова, самая старшая после смерти моего отца, который скончался в 1946 году. Невысокая, расторопная и мудрая своим природным разумом, говорила она не торопясь, тихо, но без запинки, ласково смотря на меня своими чистыми добрыми глазами.

Мы все, почитатели истинной Христовой веры, пришлые в этих краях, здесь же раньше язычники дикие проживали. После Никоновой реформы это случилось. Мы оброшные, с реки Керженца, где наши прадеды дали клятву не изменять своей вере, поэтому и зовут нас кержаками, как бы дразнят так, а мы гордимся этим прозванием. Молимся же двуперстным крестом, в часовнях или дома, без священников, вот так, - и она старательно складывала мои детские пальчики в двуперстие и учила, как правильно креститься и делать земные поклоны “по-писаному”. - А те, кто ходит в церковь, те православные никониане, крестятся трехперстием, “щепотью”, не так, как мы. У них попы ведут молитву, а у нас - батюшка, выбранный от всей общины. Мы много претерпели и от разных властей, и от церкви, от тех старых времен до теперешних…

Добрая моя малограмотная тетя Анна не ошиблась. Уже в наше время библиотекарь нашего села Татьяна Андреевна дала мне копию Пермской летописи за 1889 год, где в разделе “Староверы в Быньгах” подтверждено, что они переселились в эти места после пуска Быньговского завода в 1718 году из Невьянска и из Нижегородской губернии, то есть где и протекает знаменитая речка Керженец. “Благо староверов в здешнем краю было уже много, значит, дорога была протоптана, а в непроходимых лесах можно было обзаводиться и скитами. В Быньги староверы переселились из Нижегородской губернии, а доказательством может служить то, что в Быньгах есть фамилия Мягковых. Такая же есть и в селе Городце Нижегородской губернии. Говорят, что она получила название от речки Мегчечицы. В запрудной части завода на берегу пруда, в огороде Мягкова, староверы построили часовню, основание ее относят к 1775 году”.

Другая часовня была построена в 1795 году на огороде Пузанова. “В 1847 году 8 июля Пузановская часовня была передана по Высочайшему повелению Быньговскому единоверческому обществу, и единоверцы вместо часовни, уже ветхой, решились построить церковь” (Шишонко В.Н. Пермская летопись, Пятый период, часть 3. Пермь. Типография Земской Управы, 1889 год).

Еще был в нашем селе один интересный старик-кержак, Макар Екимович Пузанов. Может, потомок того кержака, на огороде которого была построена часовня. Он жил за рекой, один, в большом доме. Его старший брат пропал без вести в Первую мировую, но Макар всегда надеялся, что он когда-нибудь вернется живым. Макар с детства был очень набожным человеком, неоднократно посещал в подростковом возрасте святые могилы на Веселых горах, знал мою мать, так как они жили недалеко, в одном краю села. Макар был хорошим мастером по металлу, знал и кузнечное дело, и слесарное, мог отремонтировать любую сложную технику, даже заграничные швейные машинки и сепараторы. В довоенные годы он преподавал в школе труд, учил моих старших братьев. А когда закрыли часовню, он, видимо, обиделся на власть и стал жить несколько своеобразно, не так, как другие. Зимой спал в печи, экономил дрова, картошку копал, когда уже снег пролетал, на выборы в местные органы власти приходил за пять минут до закрытия участка, налоги не платил. “Зачем мне ваши дороги и мосты!? - говорил он уполномоченным. - Если мне надо сходить в Таволги к сестре, то я Ольховочкой (речушкой) пройду!”

Одним словом, махнули на него рукой, мол, “дуракам закон не писан!” Так и жил он на случайные заработки, кому пилу наточит, кому сепаратор починит, деньги не просил и цену не назначал, по принципу - кто сколько даст.

Однажды студентом я принес ему в починку свою старую бельгийскую двухстволку. Макар долго разглядывал ружье своим острым, вдумчивым взглядом, очки он и в старости не носил, затем переломил его, заглянул в стволы, пошатал в замке, щелкнул курками, почесал свою черную с проседью всклоченную бороду и сказал: “ Сделаем, ничего тут страшного!”

Аккуратно зажав стволы в тиски с медными нагубниками, он взял деревянную выколотку из березового полешка и несколько раз ударил кувалдочкой куда следует. Затем снова собрал ружье, попробовал пошатать - люфта не стало. Так же быстро он намотал пружинку для бойка, вставил, подтянул все винты самодельной замысловатой отверткой, и все - ружье было готово.

Я заплатил ему пятерку, достал бутылку водки, кусок пирога с рыбой, испеченный матерью, и мы хорошо посидели с ним в его натопленной кухне, в остальных комнатах было довольно холодно. Оказалось, что человек он довольно информированный, хотя у него в доме не было ни телевизора, ни радио. Мы говорили с ним на разные темы: от крымских войн до настоящего времени. Говорили и о Боге и нашей вере.

Старообрядцы - самые праведные люди! Сколько претерпели за свою веру, но не предали ее, не озлобились!

А где вы учились металлическому делу? - спросил я, когда он показал мне свои аккуратно разложенные инструменты.

А все от отца, от брата, от других добрых людей. Многое и сам постиг, своим опытом, когда работал в школьной мастерской и в колхозной кузнице.

Я понял, что это совсем не тот чудак, за которого его принимали люди, а мудрый, искусный мастер, который многое постиг в своей непростой жизни. Когда спросил его, почему он никого не учит сейчас своему мастерству и не передает накопленные знания, он грустно усмехнулся и как-то уклончиво и торопливо ответил:

Меня выбросили, как собаку, под забор, лишили веры. Жизнь не получилась, так что живу - как и не живу вовсе. Все жду, может, брат с Германской вернется. Этот дом его по наследству, а не мой, я только его содержу и охраняю.

/…/ У нас в селе было две кирпичных церкви и две деревянных часовни. Храм во имя Святого Николая Чудотворца был построен уже после Демидовых, Саввой Яковлевым, который купил у Демидовых Невьянские заводы, в том числе и Быньговский. Этот храм называют в народе “Белой церковью”, в ней молятся православные. Другая единоверческая церковь, во имя Казанской иконы Божией Матери, каменная, называемая в народе “Красная Церковь”. Две часовни были старообрядческие, часовенного толка, в них молились не только старообрядцы из нашего села, но приезжали на молитвы, особенно в праздники, кержаки из других сел и городов.

В тридцатые годы все церкви и часовни были закрыты. С церквей были сняты колокола, Красную церковь отдали колхозу под склад зерна. Но старообрядцы, привыкшие к гонениям, продолжали молиться по домам, где крестили детей, брачили молодоженов, отпевали и поминали умерших.

Вот как рассказала моя старшая сестра Татьяна (моя крестная мать) о моем крещении. Я был в семье последним, одиннадцатым ребенком, и все мои старшие братья и сестры с удовольствием принимали в этом участие. “Тебя крестил дедушко в своей избушке в Легушанке, на берегу Нейвы, в Алексеев день. Он был очень старый, с огромной седой бородой, я уж и имя его забыла. Он дал мне ведро и попросил принести воды из реки. Я зачерпнула в проруби воду и принесла в избушку. Там уже собрались все наши. Дед немного подогрел воду на плите, вылил ее в купель, а затем прочитал молитву и окунул тебя три раза с погружением. Иван (мой старший брат. - А.К.) стал твоим крестным отцом, а я матерью крестной”.

Примерно так крестили в те годы моих сверстников из кержацких семей. Все мои братья и сестры, друзья-товарищи по школе и улице были окрещены. Православные тоже крестили детей в Белой церкви, она действовала “втихую” все эти годы богоборчества. Затем в годы войны, с целью объединения народа и власти, все храмы по указу И. Сталина были открыты, и в них стали молиться, кроме Красной церкви и часовни посреди села, которую еще до войны стали перестраивать в клуб. Старообрядцы стали посещать другую часовню, за прудом. Я вспоминаю, что примерно до пятого класса в Пасху и Рождество регулярно посещал с матерью эту часовню, где встречал немало своих одноклассников и одноклассниц. Но затем, в старших классах, после вступления в пионеры, а потом в комсомол многие перестали посещать храм и постепенно отходили от постов и молитв.

Посты в нашей семье, как говорила мать, раньше соблюдали строго, особенно до войны, а в войну и после, в голодные годы, строго постовала лишь одна мать, что делать - есть всегда хотелось. Так что не приходилось разбираться, ели и постное, и скоромное. Мы состояли в колхозной семье, имели приусадебный участок 25 соток. Единоличники, то есть рабочие и служащие завода, промартели, школы, больницы и совхоза получали участок в 15 соток. Многие, и мы в том числе, имели свой скот: корову, бычка, овец, коз и птицу. В селе было четыре больших табуна, не считая совхозных и колхозных. И хотя платили налог за каждую голову, что-то оставалось и себе. Кроме того, в колхозе было организовано общее питание работающих колхозников, кормили и детей в многодетных семьях. Одним словом, выживали, с голоду в колхозе никто не умер, хотя на заводе в Невьянске, говорят, такие случаи были.

На зиму мы заготавливали много солений: капусту, грибы, огурцы, помидоры, сушили ягоды, черемуху. Мать постоянно делала хороший свекольный квас, паренки из мелкой моркови, сладкие, как фрукты, тушила в печи репу, которая тоже становилась сладкой, как дыня, делала кулагу, о которой сейчас забыли даже гурманы, запекала завариху. В посты стряпали пельмени с капустой, с редькой или картошкой, пекли лепешки и оладьи. Мы, дети, любили зимними вечерами запекать картошку на чугунной плите камина. Нарежешь пластами, посолишь немного и на плиту. Подпечется с одной стороны, перевернешь на другую сторону. Вкусно! На плите поджаривали горох. Насыплешь в сковороду, поставишь на плиту и ждешь, когда начнет щелкать, значит готово. Ешь за милую душу! Так и выживали, и что хочется заметить, толстяков и толстушек в те годы практически не было. Очень много работали и дети, и взрослые.

Еще одна интересная деталь из жизни старообрядцев, на которой писатели и киношники обязательно заостряют внимание, это борода, словно ее носили только староверы и она чуть ли не заменяла им паспорт и визитную карточку. Попытаюсь развеять это заблуждение.

Начну с физиологии. Известно, что не у всех мужчин на земле, даже у славян, растут бороды, ну просто не желают расти, и ничем не поможешь. Хоть плачь! Носить же под подбородком козий хвостик не каждому хочется. Так что это ошибочное мнение, а точнее, литературный штамп, что если кержак, то и борода у него как лопата, точь-в-точь как у Льва Николаевича.

До Петра Первого на Руси бороды или бороденки носили все сословия - от крестьян до бояр, не только староверы. Время от времени подправляли их, кто ножом, а кто и топором, у кого ножниц не было, и придавали им довольно опрятный вид. Но приехал наш молодой царь на Запад, увидел бритые подбородки и воспылал желанием сделать русских мужиков похожими на европейцев. Вернулся на родину, издал указ: всем сословиям, кроме священнослужителей, бороды брить! Он еще внес много новшеств - одеваться по-европейски, особенно дворянам и военным, курить табак и пить заморские вина и водку, а не мед и брагу. Вроде бы и неплохо с точки зрения наших современников, но тогдашние мужики не захотели менять свой лик, вспыхнуло недовольство. И снова усиление репрессий, и не только в отношении староверов, но всех непокорных, им насильно резали бороды, отрезали длинные рукава и полы длинных русских шуб.

Но, поняв, что силою со всеми не сладить, Петр приказал обложить всех бородатых дополнительным налогом. Так что не бригадмильцы пятидесятых-шестидесятых первыми стали бороться со стилягами, вспарывать им узкие брюки и узкие юбки, стричь высокие завитые “коки” на голове, первым борцом был сам Петр Великий. Сейчас и говорить об этом сложно, бороды опять вошли в моду и у молодых, и у старых, у верующих и атеистов, так что не отличишь старообрядца от иноверца. Как-то разговорился со старым кержаком из Верх-Нейвинска, у которого была шикарная борода, густая, белая, ухоженная, как у Деда Мороза. Узнав, что я тоже из кержаков, удивленно спросил:

А почему же бороду не носишь? Господь создал людей по своему подобию, и нельзя ни на один волос менять этот образ нашего Господа Бога.

Я стал оправдываться, что, мол, отец еще при царе служил в кавалерии старшим унтер-офицером, носил усы, а бороду брил, вот с его образа, запечатленного на старинной фотографии, и ношу лишь усы. А в святом Евангелии, которое перечитал много раз, нигде не нашел запрета на бритье бороды. Ну а если следовать завету, что нельзя менять свой облик ни на волосок, то выходит, что вообще нельзя ни брить, ни стричь волосы и на голове, и на лице. Так поступают некоторые ортодоксальные индийские йоги, которые вообще не стригут волос и они отрастают у них на несколько метров, что явно не очень удобно для жизни и труда. Так что мода и вера не могут быть зависимы друг от друга. А носить бороду или стричь ее - дело добровольное.

Старик выслушал меня с интересом, но с моими доводами, чувствую, не согласился.

У старообрядцев сложилась своя мода, свои фасоны одежды. Одежда, которую они носят на работе и в обычной жизни, мало чем отличается от старинной, а у молодежи - от современной европейской одежды. Те же брюки, рубашки, пиджаки, пальто или шубы. А вот на молитву они одеваются по-особому, не так, как православные. Женщины надевали черные косоклинники, белые рубашки или кофты, головы покрывали темными платками. Мужчины надевали на молитву темные брюки, однотонные русские рубашки, а поверх - черные длинные кафтаны. Сейчас все меняется, уже разучились кроить и шить такую одежду, но все же те, кто не имеют ее, стараются одеваться на молитву по-старому, в черные одежды. А в повседневной жизни и женщины, и мужчины ходят как все.

У старообрядцев на Урале и в Сибири сложилась за столетия и своя деревенская усадебная культура. Кержацкие семьи, как правило, были в годы моего детства довольно многочисленные, так как аборты и прерывания беременности считались великим грехом. Жизнь в труде и духовной благости исключала пьянство, употребление табака и наркотиков, очень презирались и всячески осуждались сквернословие, воровство, скопидомство, поощрялись же честность, бережливость, трудолюбие, поэтому в основном все жили довольно справно, даже и в наше нелегкое время. Все это отразилось и на строительстве усадеб.

Старообрядцы рубили просторные, высокие, зачастую пятистенные избы, простые по убранству, но светлые, с множеством окон, которые на ночь запирались ставнями и железными “баутами”. Во дворе, на главной средней верее ворот, прибита иконка или медный крест, конечно же, восьмиконечный староверческий, а не латинский и не мальтийский, чтобы входящие и исходящие могли положить три поклона. Проход с улицы шел через крытый двор, внутреннее крыльцо, сени и в прихожую. В ней, сразу у порога, вешалки для одежды и полочки для головных уборов и рукавиц. У некоторых над головой широкие полати из толстых строганых досок, где спят двое или трое детей или подростков. Слева большая русская печь с камином, на которую забирались по деревянному приступку. Печи делались с широкими лежанками. Например, на нашу печь в морозные зимние дни забиралось до пяти человек взрослых и детей. Там на горячих кирпичах, широких, старинных, отшлифованных человеческими телами, лечили простуду, радикулиты, читали вслух книжки, дети играли. Когда за окнами воет вьюга, на печи рай и для взрослых, и для детей.

Между печью и задней стеной - неширокий проход к умывальнику. Когда в морозы телилась корова или ягнилась ярка или коза, малышей заносили в этот проход, чтобы они не простыли в стае, и закрывали проход приступком, чтобы они не скакали по комнатам, а когда они обсыхали, их уносили обратно к матери.

Дальше, от печи к окну, отгораживалась заборкой кухня, где стоял стол для стряпни, шкаф для посуды, а в углу у печи закуток для ухватов, кочерги, помела и веника. В углу кухни, у окна - маленькая полочка, на которой небольшая иконка Николая Угодника. Наискось от печи, в правой стороне, красный угол, где тоже небольшая божница на несколько икон, на которые обычно крестились все, и свои, и приходящие верующие люди: гости, соседи, просто зашедшие посторонние или прохожие. В этом же углу стоит большой обеденный стол, за которым обычно садилась есть вся наша семья. У передней стены, под окнами, широкая толстенная лавка, на которой в случае необходимости могли спать один или двое останавливающихся на ночлег путников или гостей. Проход в кухню закрывался плотной занавеской, у некоторых дверями. У старообрядцев не принято, чтобы посторонние или мужчины из своей семьи, включая детей и подростков мужского пола, заглядывали туда и видели, как женщины готовят еду. Даже к кадушке с водой, если в кухне стряпали женщины, старались не подходить, а просили, чтобы им дали напиться, и, приняв кружку, пили, не заходя в это царство женщин. Воду из колодца всегда носили на коромысле женщины или девушки. Если в силу каких-либо причин за водой приходилось сходить мужику или парню, он старался делать это затемно и при этом нес ведра в руках, без коромысла.

Завтракать, обедать и ужинать садились все вместе, предварительно помолившись на иконы. Кто не молился (как, например, наш старший брат Феоктист, он был комсомольцем, в войну ушел на фронт добровольцем и погиб), тот стоял со всеми вместе и садился за стол тоже вместе со всеми. Были и такие, кто стеснялся молиться со всеми, а уходил для этого в другую комнату, после чего садился со всеми вместе, и только тогда все приступали к трапезе. Из-за стола также выходили все вместе и заканчивали трапезу молитвой. Если кто из детей забывал это и убегал на двор, мать обычно говорила: “Ангел-то, покушав, помолился да полежал, а бес-то потянулся да побежал!” И мы всегда при этом смеялись над бесом и над тем, кто поступил так же.

Самой большой, чистой, светлой и святой частью избы являлась горница. В ней большая божница, где самые лучшие, “намоленные” иконы, лампады, кадило, коробочка с ладаном, лестовки. Здесь же самая хорошая мебель, зеркало не стене, портреты и фотографии семьи, коврики и украшения. В горнице принимали дорогих гостей, справляли праздники, играли свадьбы, отпевали умерших членов семьи. Зеркало в такие дни обычно занавешивалось. Полы в горницах были или крашеные, или застилались цветными самоткаными половиками.

В некоторых больших домах были еще маленькие горенки или спальни. Там, как и в горнице, стояла большая кровать, столик для книжек и всякой всячины, шкаф для посуды, сундуки для разной одежды, скатертей и прочего белья. Жили скромно, имели по одному комплекту одежды и обуви, которая переходила от старших к младшим. Повседневная одежда хранилась в прихожей, сушилась на печи или полатях.

К избе пристраивались “зады”, то есть сени, чулан, амбарушка и крыльцо. Дальше шел задний двор, где стояли две стаи для скота, а до коллективизации и для лошадей, амбар для зерна и корма скоту. У каждого исправного хозяина имелся сарай, то есть сеновал возов на двадцать сена и соломы. Там витал неповторимый запах ароматной сушеной травы. Летом старшие братья устраивали там лежанки для спанья и наслаждались этим запахом и ночною прохладой. Городским жителям, которые дышат дымом из заводских труб и выхлопными газами от машин, этого не понять даже приблизительно.

Рассказывали в семье, как мой брат Саша однажды в потемки отправился на сарай, шел через загон для скота и вдруг испуганно закричал: “Мама, меня кто-то пласнул!” Оказалось, его стеганула корова хвостом по лицу, отмахиваясь от мух. Посмеялись, проводили его до лежанки, а память об этом живет в нашей семье более полувека. Саше не повезло в жизни. Он осенью 1945 года в двенадцатилетнем возрасте утонул: катался на коньках и провалился под лед на разрезе. Примерзнув ко льду полушубком, он не смог выбраться из воды и замерз в холодной воде. Бедные мои родители! За годы войны они потеряли троих сыновей.

Жители, не имеющие сарая, сено и солому метали в стога на огороде, подальше от строений. У кого не было крытого двора, делали повети - навес из жердей и покрывали его картофельной ботвой или соломой. Под поветями хранили и поленницы дров.

Обязательно в каждой старообрядческой семье была баня на огороде или улице. Кто делал ее по-черному, без трубы, кто по-белому. В черной бане дым от каменки шел под потолком и выходил в специально прорубленный дымоход и в отдушину, поэтому был риск измазаться сажей, но зато своеобразный изысканный аромат шел от березовых дров, запаренного веника на мяте и крапиве и от сосновых стен. Настоящие знатоки банного искусства до сих пор делают бани по-черному. Баня по-белому тоже хороша, надо только создать в ней неповторимый колорит и аромат из разных трав и листьев кустарника. И, наконец, в наши дни многие делают бани-скороспелки, с металлической печкой. Ароматов в ней меньше, а то и совсем нет, но зато быстро все делается. Если черную баню надо готовить несколько часов, то скороспелку можно приготовить за сорок минут, в настоящее время люди привыкли экономить время в ущерб здоровому душевному наслаждению.

Без бани нет жизни в сельской местности. Раньше в банях рожали детей, стирали белье и одежду, выпаривали микробы и разную заразу. В банях парились, мылись, лечились от простуды. В Святки в банях девушки гадали себе женихов, ворожили, а некоторые постигали черную или белую магию, ну а парни устраивали различные шутки-страшилки, пугая их. Одним словом - без бани никуда!

В некоторых семьях у старообрядцев было по две избы: летняя и зимняя. Летняя - просторная, светлая, с высокими потолками. Зимняя же, наоборот, небольшая, с низкими потолками, с небольшими окнами, высоким порогом и маленькой дверью, чтобы тепло не выходило, и с широкими полатями под потолком. В ней жили в самую холодную зимнюю пору с целью экономии дров, а весной снова переходили в летнюю избу.

У нас, по рассказам матери, тоже стояла в огороде зимняя избушка, но в начале двадцатого века во время большого пожара она сгорела, а летнюю отстояли и жили в ней круглый год - хотя и прохладно, но зато просторно.

Довольно часто встретишь в литературе, что, мол, кержаки не признавали красоту, ни в быту, ни в жизни. Бани по-черному, избы без наличников, никаких украшений не делали и не терпели. Полагаю, что такое мнение полнейшая чушь! В Быньгах и других деревнях Невьянского района, где проживает много старообрядцев, я видел большое количество старинных изб с резными наличниками и воротами. В деревне Таватуй и сейчас еще найдешь не один десяток домов, украшенных деревянными кружевами, резными воротами и крашеными фронтонами. И все это делали примитивными, простыми инструментами, пилками, стамесками и лобзиками. И все население деревни составляли староверы-поморцы, такие же беспоповцы, как и старообрядцы, - часовенные. В других деревнях района я также встречал красивые дома единоверцев, при взгляде на которые сердце радуется от этой рукодельной красоты! Все, кто посещал дома кержаков, отмечали: “В домах у них всегда чисто, бело и каждая вещь на своем месте, в переднем углу иконы, а в богатых домах - молельная в особой комнате, на устах постоянно Иисусова молитва; провинился перед кем, уже готово “прости Христа ради!” Даже домашний скот староверы содержат лучше, чем остальные”. (Из упомянутой “Пермской летописи”.)

Также неверны суждения, будто кержаки всегда суровы и угрюмы, не любят и не умеют веселиться, знают, мол, с утра до вечера поклоны бить. Традиционные семейные радости и религиозные праздники старообрядцев мало чем отличаются от православных. Так же празднуют рождение детей, приглашают женщин из родни и подруг матери ребенка на “зубок”, когда у него прорежется первый зубик. Приходят только женщины, соответственно и угощения чисто женские: сладости, пироги, наливки и сладкие напитки. Гости приносят подарки матери и ребенку.

Радостно отмечаются и дни Ангела, то есть не день рождения, а день своего крещения и того покровителя, в честь которого дано тебе имя. Мой день Ангела - 30 марта, мать обычно в этот день пекла постный пирог (в это время пост), обычно из капусты или грибов, но учитывая, что к нему добавлялось несколько дешевеньких конфет и какой-нибудь подарок в виде карандаша или свистульки из дерева или глины, то радость моя была велика. Кроме того, весь день ощущаешь к себе повышенное внимание со стороны родных и даже соседей, поэтому праздник этот помнился долго.

Праздновали и все большие праздники: Рождество, Пасху, Крещение, а также Новый год по новому и старому стилю. Обязательно праздновались 1 Мая и День Победы. Из нашей семьи на войне были трое моих братьев, из них Феоктист и Иван погибли, Авдей вернулся живым. Как же было не праздновать этот великий Праздник?!

Есть верующие, не желающие брать в руки оружие, так называемые пацифисты. Но они встречаются среди различных религий и даже среди атеистов. Старообрядцы, несмотря на гонения властей, никогда не отказывались защищать свое отечество, поэтому служили, да еще как воевали! Кто знает историю Великой Отечественной войны, наверное, помнят, что первое серьезное поражение немцам под Москвой нанесли сибирские дивизии, в которых служило много старообрядцев с Урала и Сибири. Все они носили на шее восьмиконечный старообрядческий крест. А так как это были крепкие к морозам люди и хорошие охотники, умеющие бить белку в глаз, то все это и привело их к победе под Москвой, а после и к другим успехам на тех фронтах, где они сражались.

Славно праздновали, да и сейчас еще празднуют старообрядцы свои свадьбы, но полвека назад они все же были интереснее. Я повидал немало разных свадеб своих братьев и сестры, своих родственников, друзей и товарищей, видел свадьбы городские и деревенские, был на свадьбах украинской, еврейской, казахской и немецкой. Все они по-своему интересны, но свои, по старинному нашему обряду, мне нравятся более всего.

Все начинается с просватанья. Когда Авдей вернулся с Японской войны в 1947 году, все его сверстницы и подружки были уже замужем. Поэтому в дело вступили свахи. Поехали вначале к одной невесте, но получили отказ - у нее уже был жених. Затем поехали в Невьянск, где и высватали молодую красивую кержачку Серафиму Викторовну Богомолову. Одна фамилия чего стоит! Свадьбу делали у нас в доме.

А дальше все как положено: выкуп невесты, приданого, привезли целый воз разного рукоделия, белья, занавесок, задергушек, одежды и обуви и даже семиструнную гитару. Затем молодых обрачили в часовне, невеста, к великой радости мамы, была старообрядкой и придерживалась всех религиозных праздников. Затем молодые с двумя дружками и кучерами, на двух конях, украшенных лентами и цветами, с бубенцами ездили в легких кошевках с визитами, приглашали гостей на свадьбу. А вечером около нашего дома собралась целая толпа, около ста человек пришли поглазеть на невесту и ее гостей.

Всю ночь наша изба ходила ходуном от игр и плясок, от музыки гармошки. После пели песни, старинные и лирические из кинофильмов, фронтовые. Понятно, что никакой попсы и электроники не было, как блатных и непристойных, которые в нашей родне презирались. Были розыгрыши, веселые интермедии, сатирические сценки, исполненные кем-то из гостей, заранее подготовленные. При этом девушки и парни переодевались в костюмы цыган, ворожеек, разыгрывали старых глухих и глупых женихов и находчивых свах. Было очень весело и интересно не только взрослым, но и детям. Свадьбы запоминались на всю жизнь.

Несколько лет назад по телевизору показали жизнь старообрядческой общины русских беженцев в Бразилии. За двести лет эти люди, а их там целая деревня, не утратили среди южноамериканской природы ни языка, ни русской культуры и традиций, ни фасона одежды - те же платья и сарафаны, русские косоворотки и свободного покроя порты, шляпы и картузы. Но более всего меня поразил обряд свадьбы, очень похожий на наш, в уральской или сибирской глубинке.

Жениху исполнилось семнадцать лет, но он уже умеет управлять трактором, машиной и сельхозтехникой. Невесте шестнадцать, но она знает, как управляться со скотом, как работать на огороде, умеет готовить пищу.

Их неторопливый разговор на чистом старорусском наречии, поведение, все говорило о довольно высокой духовной культуре этих русских людей, давно покинувших родину.

После венчания, а их обвенчал пожилой настоятель местной часовни, с пышной толстовской бородой и разумными речами, началось застолье. Когда подняли чарки и стопки, присутствующий там наш журналист, видимо, считающий себя знатоком старообрядческих традиций и обычаев, вдруг вмешался и сказал настоятелю:

А как же вы пьете спиртное?! Это же грешно!

Но величественный старец достойно поправил его:

Наш отец - Иисус Христос не запрещал вино, сам употреблял, только говорил: “Не упивайтесь, яко скоты!” А мы не употребляем крепких напитков, пьем свою банановую бражку!

Много говорят и пишут, что староверы женятся и выходят замуж только за единоверцев. Да, этого желают и родители, и родня, и сам жених, чтобы в их семью пришла девушка с такими же традициями, обычаями и верой. Но это сейчас не всегда получается, и старообрядцы женятся на девушках другой веры или религии: мусульманках, иудейках, даже и язычницах. Что делать - любовь не зальешь водой. В таких случаях невесту перекрещивают в старую веру и только после этого брачат. Так случилось с моим братом Георгием. Его невеста Александра Степановна была из православной семьи, но согласилась перейти в нашу веру, и живут они в ладу и согласии почти пятьдесят лет, скоро будут отмечать золотую свадьбу.

Бытуют и такие мнения в народе, что старообрядцы никому кружку воды и куска хлеба не дадут, если он из другой веры. Даже мой любимый уральский писатель Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк придерживался этого мнения и описал такой случай в своем очерке “Отрезанный ломоть”. Приведу дословно небольшой отрывок из этого произведения.

“Единственным селением на нашем пути был Таватуй, на крутом берегу озера того же имени. Было еще часа два утра, но в некоторых избах уже светились приветливые огоньки. Это бабы - раскольницы топили печи для раннего рабочего завтрака… Попасть на ночлег было нелегко. Наша кошевка остановилась перед избой. Илья слезал с козел, стучал в волоковое окно и “молитвовался”:

Господи, Исусе Христе, помилуй нас!..

В окне показывалось женское лицо, и слышался голос:

Аминь. Кто крещеный?

А мы с Висиму, заводские… Из городу едем.

Мы напрасно “молитвовались” изб у пяти, пока нас не впустили в шестую, и то, вероятно, потому что Илья сказал:

Не замерзать же нам на улице… Есть ли на вас крест-то!..

Нас встретила довольно неприветливо суровая старуха в кубовом сарафане.

Эх, чайку бы напиться, - шепнул мне Александр Иванович. - Только здесь какой самовар… Раскольники чаю не пьют.

Машинально, охваченный еще не остывшим чувством свободы и безнаказанности, он хотел раскурить папиросу, но пришлось бросить…

Да ты где? - ворчала старуха. - Образа в избе, а ты, проклятый, табачище закурить хотел.

Ну я во дворе покурю…

Двор спалишь!..

Папироса испортила все дело, и старая раскольница смотрела на нас, как на погибших окончательно людей, которые в таких молодых летах, а уже попали прямо в лапы антихриста.

Следующая очередь оказалась за мной. Мне захотелось пить. Около печки стояла крашеная кадочка с водой, а на стене висел ковш. Я подошел, взял ковш и хотел зачерпнуть воды, но старуха налетела на меня, как ястреб, выхватила ковш из моих рук и даже замахнулась им на меня.

Да ты в уме ли, табашник?! - кричала она, размахивая ковшом. - Испоганил бы посудину…

У раскольников считается грехом, если кто напьется из чужой посуды, и на случай необходимости держится уже “обмиршившаяся” посудина, то есть из которой пил кто-нибудь посторонний. Старуха сунула мне какую-то деревянную чашку и сама налила в нее воды…

Мы выехали, когда невидимое солнце, точно заслоненное от нас матовым живым стеклом из падавшего снега, уже поднялось. Раскуривая папиросу, Александр Иванович рассказал, какую штуку он устроил проклятой старухе.

Не пожалел трех папирос и раскрошил их по всем полатям… Пусть старуха почихает…”

Вот недостойное поведение двух школяров уездного духовного училища, будущих православных пастырей, их отношение к староверам. Одинокая бабуля впустила их с мороза в теплую избу, где один желает курить под образами, а другой лезет к посуде и воде без разрешения хозяйки, что и по нынешним меркам негигиенично и бескультурно. Что поделаешь, бурса и не такое вытворяла в те годы.

Мне приходилось знать некоторых таватуйских староверов-поморцев. Это были люди высокой духовной культуры, и если к ним обратиться по-хорошему, с уважением к их вере и традициям, они отвечали взаимностью, даже не спрашивая, какой ты веры, добрый человек.

Наш родительский дом стоит на проезжем тракте, ведущем в деревни Таволги, Сирбишино, Шумиха, Бродово, в село Петрокаменское. Довольно часто проезжие или прохожие путники просились на ночлег. Моя мать даже после смерти мужа никому не отказывала в ночлеге. Часто у нас ночевали в прихожей незнакомые люди: верующие и неверующие, крестящиеся на иконы или не крестящиеся, мать никому не отказывала, особенно в холодное время. Но с особой радостью встречала единоверцев, с которыми долгими зимними вечерами вела неторопливую беседу о жизни и вере, о прошлом и настоящем. И благодарные за ночлег люди на следующее утро, уходя, кланялись матери в пояс, нам же, детям, иногда дарили гостинцы, чему мы были очень рады.

Мать тоже для таких прохожих имела специальную посуду. Были, есть и будут пожилые и молодые люди, которые даже в семье едят из своей посуды.

Мой школьный товарищ Володя Щербаков жил у своего деда - старообрядца Киприяна Федоровича в большом доме на берегу Нейвы. Отец его погиб на войне, не увидев сына, и дед упросил сноху, чтобы внук жил у него. Нам было тогда лет по тринадцать, и мы дурачились однажды у них в доме. Вовка играл на баяне цыганочку с выходом, я подыгрывал на гитаре. Войдя в раж, он отставил баян, схватил две алюминиевые ложки, зажал их между пальцами и стал отбивать такт, стуча по пяткам, при этом выплясывая, как настоящий цыган. Получалось неплохо, но вдруг одна ложка сломалась пополам. А в это время в избу вбежала его бабушка, увидела все и чуть не заплакала.

Что ж ты, Вовка, наделал?! Это же дедова ложка! Он только ею и ест, лет уже двадцать, даже в гости берет с собою. Ах, ой-ой! Что будет!?

Володя тоже сообразил, что наделал. Дед его был набожным человеком, с такой вот причудинкой, даже дома ел только из своей посуды.

Мы начали склеивать ложку клеем, но в это время зашел сам дед, крепкий такой, как осенний груздочек, с окладистой бородкой, краснощекий, веселый, видимо, что-то приятное произошло на работе.

А внук потупился виновато и показывает сломанную ложку, которая не склеилась хорошо и болталась, как висюлька. Дед понял все, враз переменился в лице, посуровел, окинул всех грозным взглядом, особенно единственного любимого внука, затем супругу.

Ты почто ложку дала ребятам?!

Да в огороде была, а они тут пляску устроили под музыку. Я прибежала, а ложка уже была сломана, - оправдывалась бабуля. Дед овладел собой, резко махнул рукой.

Убери ее с глаз моих! - и ушел на кухню. Я поспешил убраться восвояси.

На другой день Володя рассказал мне, как дед долго выбирал себе новую ложку, изучал ее, щупал, затем почистил наждачной бумагой и освятил святой водой. Только после этого стал есть ею кашу.

Так что были, есть и будут такие оригиналы, и не только из среды старообрядцев, а просто очень чистоплотные люди, и не какие-то скряги, которые из жадности не дают напиться из своей кружки или есть своей ложкой постороннему.

В нашем селе в годы войны некоторые старообрядческие семьи принимали эвакуированных беженцев с Украины, из Ленинграда и других областей, попавших под оккупацию. У нас жила семья из Ленинграда: учитель дядя Толя, его супруга и две дочки, Нина и Оля. Он работал в колхозе зоотехником, старшая дочь Нина училась в школе вместе с моею сестрой Таней, а жена сидела дома с маленькой Олей. Наши семьи жили как родные, пользовались одной посудой, вместе готовили пищу и ели за одним столом. Никогда никаких распрей не было на этой почве; люди попали в беду, приехали практически без вещей и посуды, и не до того было в те страшные годы, чтоб разбираться, кому из какой посуды есть. За это время мы так породнились и сблизились, что, когда они уезжали обратно в свой город, все мы плакали, и взрослые, и дети.

Меня часто занимал вопрос, почему в годы богоборчества, когда закрывали храмы и снимали колокола, верующие не оказывали противоборства властям? Да, собирались около храмов, осуждали эти действия, но кроме тихого ропота и отдельных выкриков, так я слышал от односельчан, никакого сопротивления не было, народ не бунтовал, а некоторые жители сами принимали участие в реквизиции храмового имущества. Народ голодал после Гражданской войны, а в монастырях и храмах было накоплено немало ценного имущества. Власти же говорили, что все ценности пойдут на закупку хлеба и паровозов. Помнил народ и то, что в годы Северной войны сам царь Петр Первый снимал со звонниц колокола и переливал их на пушки и реквизировал церковную казну и утварь. “Что ж, царю можно, а нам нельзя?” - думали те, кто участвовал в изъятии храмовых ценностей.

Но были и такие, кто участвовал в этом разорении храмов из-за своей неприязни к религии. Читал у Владимира Солоухина такой эпизод: местный механизатор-активист во время выпивки с товарищами посмотрел на купол с крестом закрытой сельской церквушки и вдруг объявил:

А что она стоит здесь!? Сейчас я ее столкну трактором. Хватит, постояла!

Зацепил тросом купол, привязал к трактору и давай рвать его, но сорвал только крест, а сам купол выстоял, только покривился немного. Чистое хулиганство! Неужели не знал этот активист, что эти церкви делал народ, своими руками, как правило, на народные деньги! И никто не оказал ему сопротивления.

У нас в селе еще до войны в одной из старообрядческих часовен сделали клуб. Сняли купол с крестом, сделали на первом этаже кинозал, на другом танцплощадку.

Однажды мой двоюродный брат Петр Коробейщиков зашел в свою бывшую часовню, где его когда-то крестили, увидел этот вертеп, расстроился, а был выпивши, и устроил там погром. Парень он был здоровый, крутой, ну и повыгонял праздную толпу, как Христос торгующих в храме. Поломал заодно некоторые перегородки, говорят, даже несколько половиц выворотил из пола.

Его арестовали, судили за хулиганство, и он отбыл за это около двух лет в лагерях. Думаю, что хорошо еще отделался, а могли вменить и политическую статью. Спасло то, что был сильно пьян и не произносил политических лозунгов. Так и закончился этот единственный протест против осквернения храма в нашем селе.

Вторую часовню сломали позднее, летом 1969 года. Я был в это время в Казахстане в студенческом строительном отряде. Когда осенью вернулся домой, мать со слезами сообщила эту печальную весть. Часовню, как я выяснил позднее, снесли по решению местного совета под тем предлогом, что она находилась рядом с сельской больницей и мешала ее работе.

Триста лет стояла на пустыре, ядреная, срубленная на месте из кондового леса старательными кержаками, и вдруг кому-то помешала! Явно что раздражала она местные партийные власти, так как во время религиозных праздников сюда приезжали молиться верующие не только с Невьянска, но и с Нижнего Тагила и даже со Свердловска. А какие иконы были в часовне! Это были образа старого Невьянского письма, искусно писанные талантливыми мастерами неповторимой школы иконописи.

Понимая всю неправедность решения местных властей, я обратился к заведующему кафедрой истории КПСС нашего юридического института, профессору Покровскому, который только что защитил докторскую диссертацию по проблемам религии в нашей стране. Он внимательно и с интересом выслушал меня и сказал грустно:

Знаешь, советую тебе - оставь это дело. Пусть свои гражданские права защищают твои односельчане. А ты студент спецвуза, у тебя впереди государственная служба, готовься к ней. А с вашими стариками поступили, конечно же, несправедливо и незаконно. Если часовня действительно мешала больнице, то власть должна была перенести ее на другое место за свой счет.

Так и не стало в большом уральском селе, где почти половина жителей старообрядцы, ни одного храма. Но люди молятся, кто у себя дома, а некоторые ездят в деревню Верхние Таволги, где есть молельный дом, некоторые в Невьянск, где на старом кладбище действует старообрядческий храм. В нем ведет службу наш земляк Васильев Василий Панфилович, наставник Невьянской общины. Я знаю его с детства, как и всю их благочестивую семью: отца, мать, братьев. Сам он после нашей семилетней школы закончил Невьянский техникум, затем Нижнетагильский педагогический институт, преподавал, а когда вышел на пенсию, по настоянию местных старообрядцев стал их пастырем. Человек он умный, убежденный до глубины души в своей спасительной вере, грамотный, много читает современной религиозной литературы, страстно верит в возрождение старообрядчества и все делает для этого. Но не все сейчас верят в возрождение старой веры. В недавно изданной книге “Демидовские гнезда” напечатан очерк “Страна древнего благочестия”. Автор его, Всеволод Слукин, не видит перспектив выживания старообрядчества в наше время. Вот что он пишет.

“Сломить, подавить и официально уничтожить старообрядчество удалось только большевикам. Правда, вместе с вечным врагом старообрядцев - православной церковью, хотя многие ревнители древлей веры видели схожесть своих идеалов справедливости и правды с провозглашенными большевиками идеями всеобщего братства и равенства. И если православие нашло силы подняться, то старообрядчество оказалось без этих сил. Оно продолжало и продолжает дробиться на толки и согласия, оно не стало привлекательным для молодежи, в его рядах мало благотворителей, уходят из жизни вероучители старообрядства, а новых “старцев” уже нет”.

Очень печальная картина заката страны древлего благочестия. Я думаю, что автор в большей мере имел в виду старообрядчество часовенного толка, то есть беспоповцев. Но существует еще Русская православная старообрядческая церковь во главе с митрополитом Москвы и всея Руси Корнилием (Белокриницкое согласие), ставка которого на Рогожском кладбище в Москве. Существует также Древлеправославная старообрядческая церковь Новозыбковская, Московская и всея Руси во главе с патриархом Александром. Есть Древлеправославная Поморская церковь, а так же многочисленные общины староверов за рубежом, даже в Северной и Южной Америке, многочисленные общины “часовенного согласия”, и не только на Урале и в Сибири, но и в других регионах России и странах СНГ. Никто не считал их и не делал переписи, поэтому число староверов остается тайным мерилом числа сторонников древлеправославной веры.

Не надо торопиться со скоропалительными выводами и прогнозами в этом сложном явлении - старая вера. История все поставит на свои места!

Описывая жизнь и быт кержаков, нельзя не остановиться на иконописи уральских мастеров, особенно самой известной школы г. Невьянска.

Иконы для православных христиан - святыни, представляющие особую духовную ценность. Они почитаются как святой образ Господа Бога, его сына Иисуса Христа, его матери Пресвятой девы Марии, Святых Апостолов - учеников Христа, пророков, святых и т.д. Православные молились на иконы, как на настоящие лики святых, забывая, что они написаны художниками, таковы сила и талант настоящих художников-иконописцев.

В мире с давних пор существуют две главные школы иконописи: греческая и итальянская. Русь, крещенная по греческим канонам и традициям, конечно же, приняла греческую школу. Сначала иконы и храмы на Руси расписывали только греческие мастера, но примерно с четырнадцатого века у нас появились свои иконописцы, в том числе известный всему миру Андрей Рублев.

После раскола, когда множество старообрядцев пришли на Урал и в Сибирь, где обосновались на постоянное проживание, у них появилась большая потребность в иконах. Они строили тайные скиты, часовни и молельные дома, которые нужно было обустраивать и обставлять иконами, поэтому стали появляться тайные школы иконописцев - старообрядцев. Они возникали не только в Невьянске, но и в Нижнем Тагиле, Старой Утке, Соликамске и в ряде других городов и поселений Урала.

В основе Невьянской школы стояли такие талантливые мастера, как династии Чернобровиных, Богатыревых, Филатовых, Романовых, Анисимовы, Коськины, Челышев, Германов, Заверткин и другие. С середины восемнадцатого века невьянские иконы стали известны по всей стране. За ними приезжали со всех концов России и даже из других стран.

Невьянская иконопись значительно отличалась от академической, так как здешние мастера отстаивали старые обряды и традиции не только в молитвах, но и при написании икон. В то же время верность старине не могла препятствовать внесению в иконописную манеру своих индивидуальных творческих начал и некоторых изменений в образы святых.

Мне с детства запомнилась большая икона Святого князя Александра Невского, которая находилась в нашей часовне. По словам стариков, она была написана местными мастерами в Невьянске. На ней лик Святого князя отличается своим мужественным и воинственным видом и грозным взглядом. Но после, посещая другие православные храмы Петербурга и на Русском Севере, я видел там другие иконы Александра Невского, более позднего периода, с которых он взирал на меня как святой отец, а не воин.

Сейчас иконы Невьянской школы также известны не только в нашей стране, но и во всем христианском мире. Немало их находится в государственных и частных музеях России. В 1999 году в Екатеринбурге был открыт первый музей “Невьянская икона”. Его создатель Евгений Вадимович Ройзман много сил и энергии вложил в создание этого музея. В наше время, когда вырождаются и исчезают деревни и села России, разрушаются и ветшают храмы и молитвенные дома старообрядцев, участь древних икон невьянского письма непредсказуема. Горожане-дачники, покупая кержацкие дома, иногда просто выбрасывают иконы с божниц как хлам, или выносят их на чердак, где они ветшают и портятся от смены температуры. Любителям и ценителям искусства иконописи раньше было трудно узреть шедевры невьянских мастеров, а сейчас они могут познакомиться с ними в музее, где собрано около шестисот экспонатов.

Некоторые из старообрядцев отрицательно относятся к тому, что иконы помещают на выставки и в музеи, мол, раньше наши предки молились на них, а сейчас их вешают на стены на обозрение публики, как картины. Мне приходится в таких случаях привести такой пример: когда в нашем селе Быньги главную старообрядческую часовню переделывали в клуб, а работы производили учащиеся школы ФЗУ, то эти юные безбожники, находя на чердаке и в кладовках святые образа, бросали их в туалет или сжигали на костре, о чем они рассказывали нам с некоторой гордостью. Моя бедная мать, ныне покойная, услышав о таком святотатстве, чуть не упала в обморок, так как была окрещена в этой самой часовне.

Поэтому я всей душой за то, чтобы иконы и другие предметы богослужения старообрядцев: книги, лестовки, лампады и кадильницы, одежду, в которой справляли службу, не подвергали надруганию, а передавали в действующие храмы или местные музеи как историческую память. Эту память надо хранить!

Веселые горы

Впервые я узнал о паломничестве старообрядцев на Веселые горы в раннем детстве от своей матери. Однажды в конце лета ехали с ней на колхозной лошади, запряженной в телегу, со своего покоса и когда спускались с горы к мосту, через реку Нейву, мать, увидев вдали вершины Уральских гор, цепью протянувшиеся с юга на север в золотистом сиянии заходящего солнца, вдруг как-то взволнованно произнесла:

Вон они, наши святые горы! Там могилы наших праведников.

Страдающий с детства повышенной любознательностью, я стал приставать к ней с вопросами об этих горах, куда она, оказывается, несколько раз ездила в детстве со своими родителями и ходила туда пешком, будучи взрослой. Вечером, после ужина, она повела свой рассказ.

Там собирались толпы верующих старообрядцев со всей России. Старики и дети ехали обычно на лошадях, в бричках, а молодые и здоровые шли пешком по лесным дорогам и тропам. Нас было много детей и отроков, так как родители всегда брали детей на святые горы. Ночевали у костра, спали в шатрах или палатках, некоторые на подстилке прямо под телегой. А утром и вечером молились на могилах святых отцов: Гермона, Максима, Григория и убиенного отца Павла. А как кричали в это время кликуши! О-о! Бились и бесновались в истерике, так что их не могли удержать двое здоровенных мужиков. А однажды одна из них ночью повесилась на поднятых оглоблях телеги. Говорят, бес ее заставил. Утром ее сняли родные и увезли домой на лошади.

А какие они, кликуши, страшные, наверное? - спросил я, чувствуя на спине холодок от страха.

Да нет, обыкновенные люди - молодые девушки или женщины. А когда начиналось моление, они начинали кричать, биться, говорят, бес в них сидит. Я однажды слышала, как одна из них, молодая, приятной наружности женщина, рассказывала, что в нее вошел бес, когда она стала пить из кружки молоко, не перекрестившись. “Словно ком сахара, - говорит, - проглотила. С той поры он меня и мучает, а выходить не хочет…”

После рассказа матери я слышал о Веселых горах еще от одной женщины из нашего села. Ее звали Зина-маленькая, так как ноги ее были коротенькие, непропорциональные телу, говорили, что ее в младенчестве нянька уронила на пол. Однажды она после моления в нашем доме (были поминки отцу) и после трапезы по просьбе моих сестер и теток рассказала о своем посещении святых могил, а после спела стихи, которые услышала там, на горах. Я запомнил только начало, так как был еще мал и не записал их.

“Я стою на краю,

Вижу гибель свою…”

В студенческие годы, в зимние каникулы, я гостил однажды у своего однокурсника Александра Любимова в поселке Карпушиха, раскинувшемся неподалеку от Веселых гор. Саша рос без отца, и его воспитывал дядька Савелий Яковлевич Третьяков и его жена Домна Петровна.

Они были раскулачены в годы коллективизации и сосланы в этот горняцкий поселок. Савелий Яковлевич был невысокий, но крепкий, коренастый кержак с кривыми ногами, мощными узловатыми руками, познавшими труд с детских лет. Вечером поужинали, и он рассказал, почему у него ноги стали кривыми.

Когда меня в войну призвали на фронт, то, узнав, что я с Урала и к тому же охотник, направили сразу же в разведку. - Он вытянулся на стуле, и взгляд его поплыл в прошлое, лицо посуровело и слегка напряглось, словно он и сейчас находился там, на передовой, и собирался идти за линию фронта. - Пошли однажды впятером на задание, перешли ночью к немцам, сделали свое дело, что надо было штабу, языка взяли в их уборной, видно, брюхо у него было не в порядке, один побежал в лесок. А когда обратно переходили линию фронта, немного шумнули, а может, немца нашего там хватились и объявили тревогу, одним словом, провал, нас обнаружили. Я даже боли не почувствовал, когда меня секануло пулеметной очередью и обе мои ноги повисли, на коже болтаются да на стеганых штанах. Перекрестился я и думаю, ну, отходил ты свое, Савелий, пора на тот свет перебираться. - Он задумчиво уставился на образа и, помолчав минуту, продолжал. - Но ребята не бросили, двое были с Урала. Подползли, перетянули обе ноги бинтом, положили их на спину одному из наших, он ползет, а я руками отталкиваюсь, ползу за ним, как рак, задом наперед, а один сзади прикрывает… Однако доползли до наших окопов, нас уже там ждали, помогли огнем, так что все вернулись и даже немца живьем приволокли. Можно сказать - случайно жив остался! - с улыбкой закончил он. - Ноги срослись в госпитале, немного криво, да ничего, не на танцы ходить! А так все сам делаю, и на работе, и по дому, даже на охоту ходил в начале, да сейчас бросил. Ничего, носят они меня, родимые! Видно, Господу Богу так угодно было.

Узнав, что я тоже из кержацкой семьи, а моя мать несколько раз посещала Веселые горы, старик оживился.

Да, тысячами сюда собирались наши единоверцы на Петров день, в начале июля. Мы тоже с Домной ходили, тут рядом. А после, в шестидесятых годах, запретили власти, мол, лес палят эти паломники, а один шахтер-дурак взял на руднике взрывчатку, да и взорвал могилу отца Павла. У него там мраморный крест стоял. Вот тогда и запылали леса, то ли от засухи, то ли из мести их поджигали, но много леса выгорело.

Сано, - обратился он к племяннику, - ты завтра своди парня на могилы святых отцов, особенно к отцу Павлу, его второй раз убивают! Встаньте на лыжи и пошли, снег-то нонче неглубокий.

Так я впервые попал на Веселые горы в зимнее время.

Густая тайга у подножия и на склоне гор, могучие ели, как великаны в боевых шлемах, пушистые зеленые сосны, кедры, лиственницы, голые березы и осинки, поющие на ветру, лесные поляны и болота, покрытые ослепительно белым снегом, делали эти места очень живописными, даже зимой, в двадцатиградусный мороз. Удивительно, как же сюда летом через топи и чащобу проходили толпы людей и даже проезжали на конских повозках.

Мы дошли до самой дальней могилы отца Павла, неподалеку от горы Старик-камень. Мой товарищ показал место, где стояла могила с мраморным крестом убиенного старца Павла, но от нее практически ничего не осталось, к тому же снег скрыл все тропинки и основу могилы.

Его старообрядцы более других почитали, - сказал Саша. - Некоторые паломники, особенно те, кто шел со стороны Нижнего Тагила, только его посещали. Он был убит кем-то, а по убитым больше всего страдают…

/…/ Через много лет, уже в 2002 году, мне попалась в магазине Невьянского музея книга местного издания под названием “Демидовы гнезда”, в которой был опубликован очерк В. Санина “На Веселых горах”.

На первой странице, в сноске, наш уральский писатель-краевед Юний Горбунов рассказывает, как он разыскал забытый очерк забытого журналиста. “В. Санин - псевдоним уральского журналиста Владимира (Василия) Николаевича Афанасьева, который в 1908 году был фельетонистом газеты “Уральская жизнь”. Однако очерк “На Веселых горах” был издан отдельной брошюрой в 1910 году и отпечатан в типографии газеты “Уральский край”, и больше не переиздавался. А брошюра, насколько нам известно, наличествует только в фонде библиотеки Свердловского областного краеведческого музея”.

Этот очерк сильно меня заинтересовал. Я попытался выяснить судьбы некоторых героев очерка, в том числе возницы автора Григория Селиверстовича Ваганова, невьянского начетчика Афанасия Трофимовича Кузнецова, Николая Трефиловича Филатова - иконописца из Уткинского завода, сына известного в свое время на Урале начетчика и иконописца Трефилия Филатова.

Староста Невьянской общины старообрядцев Василий Панфилович Васильев, выслушав меня, сказал, что Вагановых среди Невьянских староверов было много, но Григория Селиверстовича он не знает и не слышал о таком. А вот о начетчике Кузнецове он слышал много хорошего:

Это был очень грамотный человек, не раз вступал в горячие споры и диспуты о старой вере. Как активный борец за свою веру, он в тридцатые годы был репрессирован, осужден и отправлен в лагерь для заключенных на Алтае, где впоследствии был расстрелян.

В. Санин кратко описал в очерке историю Невьянской башни, к которой паломники, собираясь в дорогу в Невьянске на Веселые горы, шли поклониться этой башне, где, по преданию, долгое время томился в заключении один из старообрядческих подвижников.

Пытаясь разгадать, кто же из старообрядцев страдал в ней, я случайно наткнулся на книгу “Проблемы самоидентификации горнозаводского населения Урала”, где вычитал, что в башне сидели несколько кержаков, помещенных туда именно за свою веру. Один из них, инок Максим - старообрядческий писатель. Возможно, это тот самый инок, схороненный на Веселых горах, куда вначале и направлялись паломники.

Другое предание - о Изосифе, который жил в лесу возле деревни Галашки. Власти разыскали его скит и посадили старца в тюрьму башни. Люди помогли ему бежать. “Они подпоили стражу, передали Изосифу носки, связанные суровой ниткой, и велят ему распустить их, сделать шнур. По нему старец поднял на башню веревку, по которой он и спустился. После этого старца никто не видел. А случай этот был исключительный, сбежать из темницы башни - это небывалое событие!”

Все это рассказал житель Галашек Симон Павлович Замоткин (жил он в 19 веке), и быль эта долго переходила из уст в уста в династии Замоткиных (с. 211 указанной выше книги).

Третий сиделец башни был “прадед Виктора Афанасьевича Неклюдова, жил в Быньгах и долго не женился. Наконец-то выбрал себе невесту из старообрядок, а управляющий Быньговского завода и заодно с ним церковные служители заставляли его венчаться в церкви. Старообрядец отказался, тогда его посадили в тюрьму башни. Однажды вывели его на балкон связанного, с повязкой на глазах, и говорят: “Будешь венчаться?”

“Нет, буду брачиться только в своей часовне!”

Тогда тюремщики стали угрожать, что столкнут его с балкона, а старообрядец только просил развязать ему руки для последнего креста: “Я умру в своей вере!” Но его снова увели в подвал. Так повторялось несколько раз. Но вот на Быньговском заводе случилась авария, и срочно понадобился кричной мастер (им был Неклюдов). Тогда управляющий, несмотря на то, что церковь весьма активно вела борьбу за переход из старообрядчества в православие, таки приказал освободить нашего героя: “Отпустите этого непокорного кержака, пусть женится, как ему вздумается!”

Так и остался старообрядец в своей вере”. (Т. Шубина, Е. Медовщикова. “Легенды Невьянской башни”, с. 209–213 указанной выше книги).

Так что любой из этих перечисленных героев вполне заслуживали поклонения паломников.

Истинность событий, описанных выше, не подтверждена историческими документами, старообрядцы опасались хранить письменные доказательства причастности к своей вере, на которую были гонения со стороны властей и церкви, поэтому все события имеют лишь устные пересказы, семейные предания и легенды. Но, учитывая, что ложь у них, как кража и сквернословие, почитались за великий грех, думаю, что этим устным доказательствам вполне можно доверять.

Очень образно описал В. Санин могилы иноков.

“Первой оказалась могила Гермона. Перед моими глазами открылось оригинальное зрелище. Поляна площадью десятин в шесть, окруженная сплошной стеной столетнего леса, отстоящая на десятки верст от жилых центров, представляла собой густонаселенный табор. На всех направлениях виднелись сотни повозок, палаток, дымились костры, и вокруг всего этого копошилось бесчисленное множество людей - мужчины, женщины, дети.

Женщины, все без исключения, были в белых рубашках, черных сарафанах и черных же платках на голове. Мужчины - большинство в длинных кафтанах, похожих на подрясники православных дьячков. Оказалось, ждали иконы. Со всех сторон большими толпами паломники направлялись под дощатый навес, помещающийся в самом центре поляны. Войдя под навес, старообрядцы быстрым движением творили двухперстное знамение и клали земные поклоны по направлению простой деревянной колоды, под которой и покоился прах достопочтимого старца”.

Сейчас в этом месте находится старое кладбище поселка Карпушиха. Поляна заросла лесом, описанный навес отсутствует. Когда я привел строки из очерка нынешним паломникам, посетившим могилу инока Гермона, и что там собиралось около шести тысяч человек, они были изумлены и смотрели на меня с недоверием, так как не видели ни поляны, ни навеса, ни колоды. Они не могли понять, что прошло сто лет с описываемых событий, и природа сделала свое дело.

На могиле инока Максима (около трех верст от могилы о. Гермона, ныне новое кладбище в п. Карпушиха).

“Меня поразила удивительная тождественность развернувшейся картины со вчерашней, та же поляна, та же могила и навес над нею, та же обстановка, то же действие и то же оживление.

Сюда приехал несколько опоздавший на первую могилу художник В.А. Кузнецов, главная цель приезда которого заключалась в том, чтобы зарисовать наиболее типичные старообрядческие лица.

Нам указывали то на одного, то на другого популярного старообрядца. Вот богатей из Невьянска, вот из Сибири, а вот из Екатеринбурга, паломничающий ежегодно со своей семьей. Но удивительно неоригинально все они вели себя здесь. Казалось, что все пять тысяч старообрядцев, паломничающих на Веселых горах, были из одной семьи. Так у них все было общее и одинаково, начиная с костюмов и кончая последней краюхой хлеба. Я обратил на это внимание одного из своих собеседников.

Да, Веселые горы - это евангельская страничка нашей жизни. Здесь мы все равны, - было ответом”.

На могиле инока Григория (от могилы о. Максима 5 верст).

“Местность у о. Григория была живописнее всех остальных могил. В особенности красива группа камней, расположенная у самой дороги и служащая как бы преддверием поляны с могилой. Камни носили название Потной горы. Подвижник Григорий был иконописцем и, по преданию, большую часть своих икон написал на вершине названной группы камней, откуда открывался поэтический вид на окружающий лес - ближайшие горы и долины”.

На могиле о. Павла (самая дальняя от Карпушихи).

“Могила о. Павла расположена у самой подошвы горы Старик, считающейся самой высокой в центре гор Среднего Урала.

Молились на последней могиле буквально круглые сутки. Чрезвычайно красива и поэтична была последняя ночь на 29 июня (по старому стилю). Молитва закончилась в час ночи. После молитвы над тысячной толпой на возвышении появилась худощавая хрупкая фигурка начетчика А.Т. Кузнецова с белокурой головой и с блестящими глазами. Лицо Кузнецова освещал пламенем свечи старец - инок Антоний.

Кузнецов обратился к паломникам с речью, в которой призывал верующих хранить заветы Христа, о любви и правде, которую так стойко осуществляли в жизни досточтимые подвижники Веселых гор.

Да это же первый век, и пред нами первые христиане!

Совершенно справедливо, что молившиеся перед нами христиане 20 века удивительно были похожи на первых христиан”.

Я все-таки предполагаю, что В. Санин был на Веселых горах в 1908, а не в 1910 году, то есть в период, когда он работал в газете “Уральская жизнь”. А в 1909–1910 годах его имя, как указывает Ю. Горбунов, уже исчезло с полос газет. Напрашивается вывод, что он уже не работал в газете, и чего ради ему было отправляться в горы на могилы старообрядцев, тем более что сам он не был кержаком и шел туда не молиться, а, скорее, по заданию редактора. Свою же брошюру “На Веселых горах” он издал в 1910 году, когда уже в газете не работал, а был импресарио знаменитой тогда певицы Надежды Плевицкой и сопровождал ее в гастрольных поездках по стране. Ему в тот год просто некогда было посещать Веселые горы, так как это в те времена, при отсутствии автомашин и скоростных электричек, требовало немало времени.

Полагаю, что В. Санин - он же Василий (или Владимир) Николаевич Афанасьев, посетил святые места летом 1908 года, когда моей матери было тринадцать лет, и она в это же время ездила с родителями на эти могилы, и, возможно, пути их с журналистом пересекались.

/…/ Недавно я все же решил посетить Веселые горы вместе с паломниками, так как начал работать над очерком и хотелось сравнить настоящее и прошлое этих мест, описанное В. Саниным. 8 июля 2009 года я приехал на своей машине в поселок Карпушиха, откуда паломники начинают свой путь к могилам праведников.

Веселые горы - это условное обобщенное название местности на Среднем Урале. На самом деле каждая гора имеет свое название. Это как бы череда гор, которые протянулись с юга на север по восточному склону Уральского хребта, начинаются недалеко от Карпушихи и заканчиваются у поселка Висим. Почему Веселые? Возможно, так их называли “веселые” люди, которые скрывались там от властей, демидовских стражников и гонений Никонианской церкви после раскола. А может, просто красивые, веселые места, где и дышится легко, и смотреть приятно на эту чудную первозданную природу.

В. Санин не упоминает в своем очерке о поселке Карпушиха, так как его еще не было и места здешние были довольно пустынные, таежные, удаленные от заводов и деревень.

По вершинам Веселых гор проходит условная граница Европа - Азия. Это наиболее высокие вершины: Белая, Поперечная, Билимбай, Старик-камень и другие. Среди гор через леса и болота весело бегут ручьи и небольшие быстрые речки. Те из них, что текут на Восток, впадают в реку Тагил, а которые на Запад, в чудную горную красавицу Чусовую, которая несет свои быстрые воды в Каму. Раньше, до строительства железной дороги, по Чусовой сплавляли всю продукцию невьянских и тагильских заводов. Висим - родина замечательного уральского писателя Дмитрия Наркисовича Мамина-Сибиряка. Вся территория Веселых гор входит в охранную зону Висимского заповедника.

Остановился я в Карпушихе недалеко от маленького магазина, в котором местные и приезжие покупают необходимые продукты. Здесь же, поблизости от магазина, асфальтированную автотрассу Кировград - Левиха пересекает насыпная каменистая горная дорога, уходящая от старого кладбища, где находится могила о. Гермона, в сторону Веселых гор. Там же недалеко находится и новое кладбище, где могила о. Максима.

У перекрестка встретил группу паломников - шесть пожилых женщин и статного сребробородого старца. Разговорились, они из Нижнего Тагила, посетили накануне все могилы и только что пришли с могилы о. Гермона. Сказали, что на вечернюю молитву вчера там собралось около восьмидесяти человек. В основном из Невьянска, Нижнего Тагила, Ревды, Полевского, одна семья приехала на машине из Перми. Времена сменились, сейчас пешком сюда редко кто ходит, в основном все паломники добираются на машинах или заказывают маршрутные такси. Вот и мои новые знакомые ждали маршрутку, которая вчера их привезла, а сегодня увезет обратно домой.

Вскоре стали собираться другие паломники, которые посетили старое кладбище и сейчас собираются в горы на могилы других иноков. Большинство было из Невьянска, подъехал на своем вездеходике и наставник Невьянской общины В.П. Васильев. Собралось десятка три людей разного возраста. В основном это были женщины среднего и пожилого возраста, мужчин и старцев раза в три меньше, было несколько детей из Невьянска.

Узнав, что я пишу очерк о старообрядцах и намереваюсь описать свое посещение могил святых отцов вместе с паломниками, один пожилой мужчина из Нижнетагильской общины стал горячо возражать.

А мы не хотим, чтобы о нас писали! - азартно начал он. - И вообще чтобы кто-то узнал о нашем молении на святых могилах!

К нему присоединился старец из Ревды, с клиновидной бородкой, который стал поучать меня, полагая, что я не знаю истории старообрядчества.

Мы не относимся к официальной церкви. Нас она всегда притесняла, поэтому мы не хотим, чтоб кто-то знал о наших молениях.

Я стал объяснять, что сам из старообрядческой семьи, крещен по нашей вере, с погружением, убежденный сторонник своей веры и ничего богохульного писать не собираюсь. Привел строки из очерка В. Санина, что главы общин сто лет назад, наоборот, приветствовали, что их паломничество предают гласности, многие с удовольствием беседовали с журналистом о проблемах старообрядчества, а начетчик Кузнецов и отец Увар, руководившие молитвами, даже позировали художнику, который написал их портреты.

Но мои оппоненты смотрели на меня с сомнением.

Нет, мы и вот эти две женщины тоже не желают, чтобы вы присутствовали при молении и писали об этом!

Сам наставник Невьянской общины в это время отсутствовал, уехал кого-то встречать. Мне не хотелось заводить распри среди единоверцев, и хотя остальные старообрядцы из других общин не возражали и с интересом говорили со мною о проблемах современной религии, я все же решил посетить могилы один.

Этот случай говорит о том, что некоторые современные староверы часовенного толка предрасположены к тайному и скрытному ведению своих религиозных обрядов. И этому не стоит удивляться, за 350 лет репрессий и гонений на старую веру некоторые верующие переходили и сейчас еще переходят к обособленному образу жизни. Поэтому за период существования старообрядчества возникло множество сект, толков и согласий. Есть обособленные согласия, состоящие из старообрядцев нескольких сел и деревень или представителей одного района. Такое дробление и обособление староверов приводит к тому, что молодежь уходит от своих общин и попадает в сети сектантов, которые сейчас действуют очень активно, вовлекая в свои организации значительное количество новых прихожан.

Некоторые из старообрядцев и сейчас стараются духовно отделиться от государства, отказываются от паспортов, пенсий, не участвуют в переписи населения и в выборах в государственные органы. Но истинные староверы никогда не уходили от мира добровольно и не игнорировали государственную власть, которая зачастую обращалась с ними не по-божески. В тайные скиты и в пустыню уходили, как правило, одинокие иноки, не терпящие суеты мирской, или же раскаявшиеся грешники для очищения души, или небольшие группы, или семьи вследствие разного рода насилия и репрессий. Так, например, ушла от мира семья Лыковых, неоднократно описанная в средствах массовой информации. Надо заметить, что все они, и последняя из них Агафья Лыкова, не возражали, что о них пишут в газете и продолжают писать. А в настоящее время и вовсе нет оснований к тайному проведению молитв и обрядов любой веры и даже секты, если она официально не запрещена законом и не наносит физических или психических травм верующим.

В конце моей работы над очерком у меня сам собою возник вопрос о перспективах старообрядчества и возможности объединения их снова в единую церковь, которая была до раскола.

Однажды при встрече задал такой вопрос настоятелю Христо-Рождественского храма Русской православной старообрядческой церкви (Белокриницкое согласие) в Екатеринбурге, что в районе ВИЗа, отцу Павлу Зырянову. Молодой священник глубоко задумался, видимо, сам неоднократно думал над этим вопросом.

Мы всегда готовы на единение и согласие всех староверов в единую церковь. Все-таки одна вера, один Господь Бог, одни обряды и книги для богослужения, одни иконы, и справляем одинаково все церковные праздники. Я тоже год назад служил молитву на могилах иноков Гермона, Максима, Григория и Павла. Нам нечего делить, но до объединения все никак не доходит. Так и будут они, видимо, постепенно отмирать, так как число верующих часовенного толка, то есть беспоповцев, постепенно уменьшается.

Мы же находимся под управлением Митрополита московского и всея Руси Корнилия. Ставка его в Москве на Рогожском кладбище, при Храме Рождества Христова. У нас есть храмы, монастыри, духовные училища, где готовят священников, и действует около 250 приходов по России. А у них сейчас мало грамотных пастырей и начетчиков, так что скоро и молитву вести будет некому.

На этот же вопрос В. Васильев улыбнулся, несколько саркастически и резковато ответил:

Нам триста пятьдесят лет все предрекают и предсказывают, что мы скоро исчезнем в никуда или перейдем в Никонианскую церковь! А мы все живем и молимся, как наши отцы и деды, крестим детей и освящаем браки. Мы с момента раскола были гонимы, и у нас не было возможности готовить своих священников, поэтому службу ведут наиболее грамотные прихожане, старосты, уставщики и начетчики. Так сложилось исторически. Я тоже не учился духовной грамоте, все получил в семье, от отца и других грамотных стариков. А сейчас обучаюсь самостоятельно и обучаю других. А по образованию я педагог, так что и наука педагогическая тоже помогает. - Он помолчал минуту и продолжил. - Вот недавно был в госпитале, ногу лечил. Когда приходил в столовую на обед, творил, как положено, молитву, крестился и приступал к трапезе. И никто не ерничал, хотя там немало было молодежи. Народ меняет свое отношение к религии и к Богу. - Он благодушно погладил свою окладистую бороду и закончил на хорошей ноте. - А после несколько молодых мужчин подходили ко мне и спрашивали, как им окреститься. Я рассказал, что являюсь настоятелем старообрядческой часовни в Невьянске и готов им помочь, если они пожелают принять нашу веру. Так что вера наша жива и будет жить дальше!

Конечно же, я с ним согласился в этом, хотя понимаю и то, что если так стремительно убывает население страны и особенно русское сельское население, без людей остаются многие деревни и села, и не только на Урале и в Сибири, но и в Центральной России, на Севере и даже в Московской и Ленинградской области, естественно, что снижается и число верующих, и в первую очередь поклонников старой веры, которые в большинстве своем живут в сельской местности.

Но не надо забывать, что кроме часовенных есть еще беспоповцы Поморской старообрядческой церкви, почти весь Север, и у нас на Урале и в Сибири есть поморские общины. А сколько живет староверов в ближнем и дальнем зарубежье. Особенно много их в Прибалтике, Молдавии, Румынии, в Белоруссии и Украине, есть они даже в Южной и Северной Америке. Кто, когда их считал?! И лишь иногда мелькнет в печати, что где-то там, далеко от исторической родины, живет большая община русских старообрядцев, которые сохранили язык, обряды и культуру своих предков!

Я задавал такие же вопросы и другим староверам, мужчинам и женщинам, в том числе и паломникам на Веселых горах.

Одна из женщин прямо и категорично ответила, что надо всем старообрядцам разных толков объединяться с Русской старообрядческой церковью, так как верующих, которые молятся, остается мало, в основном старушки и старики.

Мы живем в складчину, на общие деньги купили дом, собрали иконы и ходим туда молимся, молодежи нет. Сюда, в Карпушиху приехали на “газели”, которую сами наняли на общие деньги, мы ни от кого не зависим, но живем трудно, никто никакой помощи нам не оказывает.

Старообрядец из Невьянска, мужчина средних лет, с небольшой бородкой, на мой вопрос ответил решительно.

Нас три столетия все хоронят, пугают, что скоро кончится наша вера. А мы живы! Ходим по земле, крестимся и молимся, как наши деды и прадеды - двуперстием! Изменять ничего не хотим!

Какое похвальное уверование в свои силы и в свою веру!

Нынешным летом я принимал участие в субботнике по очистке мусора на старообрядческом кладбище в дачном поселке Таватуй. Собралось человек сорок, половина дачников, то есть не коренных жителей поселка, который вырос из старинной деревни того же названия.

Большинство из собравшихся - пенсионеры, но были и молодые мужчины и женщины. Самой активной была семья Железняковых из Москвы, которые пришли с маленьким сынишкой Левой. Они дачники, но живут здесь давно и считают эти красивые места своей второй родиной. Здесь похоронены их отец и дед. Приехали и представители Поморской Древлеправославной церкви из Санкт-Петербурга и Новгорода - молодые крепкие мужчины с опрятными бородками, Л.С. Соболева - доктор филологических наук, автор монографий по истории старообрядчества на Урале.

После трехчасовой работы по уборке мусора с могил первых жителей этого поселка провели собрание, на котором много было сказано по истории этой деревни и жизни старообрядческой общины Поморской церкви.

В Таватуе все жители, а их в лучшие годы доходило до тысячи человек, были старообрядцами этой общины. Представители других общин и религий здесь не приживались. У них была своя часовня, в которой крестили детей и проводили все традиционные обряды. Сейчас старожилов-староверов осталось не более ста человек, часовни нет, службы не проводятся. И вера их, понятно, угасает.

А все началось с лихих годов перестройки, когда развалили местный совхоз и рыболовецкую артель, трудоспособному населению негде стало работать, многие стали продавать свои дома в этом красивом месте и уезжать в близлежащие города Новоуральск, Невьянск и Свердловск. А на месте старинных красивых деревянных изб стали строить несуразные кирпичные особняки, окруженные крепостными стенами из кирпича и камня. Так старинная деревня со своим самобытным укладом превратилась в дачный поселок с узкими улицами и высоченными домами явно нерусской архитектуры.

Я спросил приезжих пастырей, что они думают о возможности объединения всех староверов в единую старообрядческую церковь.

Очень сомнительно, - ответил гость из Петербурга. - Слишком много разного у нас с другими староверами, особенно с поповцами.

А о положении дел Поморской церкви оба гостя, как мне показалось, ответили очень оптимистично, что она живет и развивается, хотя положение дел в том же Таватуе говорит о другом. Дай Бог, чтобы их оптимизм оправдался!

Прошлой осенью я прошел на теплоходе “Александр Радищев” по северным рекам и озерам. Увидел много замечательных храмов и монастырей, принадлежащих Русской Православной церкви. Заметил, что храмов много, молящихся мало, в основном туристы и немногочисленные паломники из дальних мест. Что поделаешь, убывает население - убывает и число верующих.

Сейчас в стране, по моим личным наблюдениям, четыре категории россиян:

1. Кто не верует ни в какие религии, поэтому понятно, что не молится и не справляет религиозных праздников. Их достаточно много.

2. Те, кто верует, но не молится, не ходит постоянно в храмы и не соблюдает посты. Это наиболее многочисленная группа населения, представителей разных религий, в том числе и старообрядцев.

3. Те, кто еще не определился в своей вере, но на всякий случай посещают храмы, особенно в религиозные праздники, постоять со свечкой, изобразить себя глубоко верующим, а если повезет, то и засветиться на телекамеру. Среди них встречаются политики разного масштаба, члены правительства, их жены а также разного рода тусовщики из артистов, особенно полуоголенных певичек, надевающих на концерты огромные золотые кресты на живот, думая, что Господь добавит им славы, а также писателей и журналистов. То есть всех тех, кого Иисус Христос называл лицемерами. “И когда молишься, не будь как лицемеры, которые любят в синагогах и на углах улиц останавливаться и молиться, чтобы показаться перед людьми” (Евангелие от Матфея).

4. И, наконец, истинно верующие, кто верует, молится, постоянно посещает храмы или молельные дома, или комнаты и соблюдает посты. Таких, к сожалению, очень мало и у старообрядцев, и у православной церкви. Полагаю, что их не более одного процента населения России.

И на Ладоге, на острове Вааламе, и в Кижах, и в других местах Русского Севера я спрашивал у экскурсоводов, есть ли в этих местах старообрядцы и есть ли у них действующие храмы? Почти все отвечали, что не имеют информации или давали отрицательный ответ. И только один из них на Кижах сказал, что живет поблизости несколько семей староверов, на острове есть даже их могилы, но сколько всего их проживает в округе, никто не знает. А ведь как раз Олонецкая губерния (ныне Карелия), и особенно Прионежье, была после раскола центром старообрядчества. Именно там располагались первые староверческие скиты и монастыри, отсюда они тайно расселялись по всей территории России. Но, видимо, все это не входит в историческую программу экскурсоводов, которые по-прежнему называют староверов еретиками и раскольниками.

И это несмотря на решение Поместного собора Русской православной церкви в 1971 году, провозгласившее, что Собор торжественно отменил клятвы (анафематствования) на старые обряды и на тех, кто их придерживается. То есть староверы были объявлены настоящими христианами, которые могут везде креститься двумя перстами и публично справлять свои обряды и молитвы по старым книгам. Но, к сожалению, указанное решение Собора в большей части остается лишь на бумаге. А в реальной жизни они все еще остаются в глазах иноверцев изгоями, еретиками и жестокими раскольниками, которые якобы даже своих единоверцев подвергают жестоким пыткам за отступничество. Понятно, что все это блеф и литературная чушь неграмотных писак, но ведь пишут!

Не говорят о старообрядцах по радио и не показывают их по телевизору. Обходят вопрос о расколе и репрессиях староверов с момента раскола ученые историки, хотя от этих репрессий пострадало в процентном отношении к числу проживающего населения значительно больше людей, чем в годы сталинских репрессий, о которых прочитаешь и услышишь во всех средствах массовой информации. Но молчат и политики, и религиозные иерархи, словно не было сотен тысяч казненных и миллионов репрессированных староверов, отстаивающих право веровать и молиться так, как им завещали отцы и деды.

А я убежден, что старообрядцы - это люди замечательной древней русской культуры, настоянной на истинной христианской морали, это носители высокой нравственности и человеколюбия, сохранившие лучшие духовные качества, трудолюбие и взаимопомощь. Да храни вас Господь!

» сайт сайт находится на первом месте в Яндексе и на втором – в Гугле (кстати, тоже благодаря Максиму). Но это не главное – хотя и льстит – просто заметивший это журналист прислал нам ссылку на новую статью, которая выйдет в свет в крупной российской газете только завтра! Вот такой удивительный и удивляющий мир вокруг нас, особенно если делаешь дело от души и во славу Божию, а не пляшешь под чужую дудку… В конце статьи по традиции смотрите расширенную информацию по теме старообрядчества в Свердловской области.

“Новая жизнь Старой Веры”

Когда-то они прятались в тайге, избегали общения с властями, полагаясь только на себя, и отказывались от документов. Сегодня старообрядцы - полноправные члены общества. К ним прислушиваются чиновники, их охотно берут на работу и доверяют ответственные должности. Они открыты всему новому, при этом самое ценное - веру - хранят свято: строят храмы, создают общины. Только на Среднем Урале сейчас насчитывается несколько тысяч староверов…

БЫТЬ ХОРОШИМ - НЕ СЛОЖНО

Илья Устинов - такой же юноша, как и многие его сверстники: учится в школе, планирует поступать в вуз, вечерами любит прогуляться или поиграть на компьютере.

Правда, в отличие от друзей, которые могут и на дискотеку сходить, и ругнуться крепко, он следит за собой - за речью, манерой поведения. Илья - сын старообрядческого священника, протоиерея Иоанна, который уже четверть века служит в уральском селе Пристань. Здесь каждый второй - старообрядец не только по корням, но и по духу.

Юноша говорит, что у него даже мыслей не было скрывать своё вероисповедание от сверстников - зачем?- Одноклассники знают, что я старовер, реагируют адекватно, по поводу веры у нас шутить не принято, - рассказывает он, иногда отвлекаясь на переписку в соцсети. - Почти все мои друзья далеки от веры, но интересуются моими принципами - иногда меня учителя отпускают с уроков, если знают, что в церкви служба начинается и я должен отцу помогать, а одноклассники заходят поставить свечу и даже задерживаются до конца.

Молодой человек говорит, что старообрядец - это такой же современный человек, как и любой другой, только придерживается веры по-старому: крестится двумя перстами, строго соблюдает посты, молится по-старославянски, не курит, не ругается. А в глобальном смысле - свято хранит дух старины далёкой, самоотверженно трудится, отзывается на помощь другим.

Быть хорошим человеком в современных условиях не сложно, надо лишь делать всё по совести - это, я бы сказал, совмещение приятного с полезным, - говорит Илья.

НОВЫЙ ДЕНЬ МОЛИТВОЙ ВСТРЕТИТЬ

Георгий и Иулия Нестеровы - родители Степана, Устиньи, Прохора и Трофима - екатеринбуржцы. Правда, в городе времени проводят не так много, всё больше по командировкам. Они занимаются фольклором: изучают, сохраняют старорусское, в том числе казачье, пение, делая его если и не современным, то уж явно не забытым.

Их старший Степан - вполне современный парень: женился в 18 лет, воспитывает сына. Уверенно пошёл по стопам родителей и в вопросе веры, и в вопросе сферы деятельности. Он тоже занялся казачьей культурой и - косая сажень в плечах - продвинулся в своём интересе так далеко, что впору позавидовать. В прошлом году на форуме «Селигер» он Владимира Путина, сел с ним рядом и заявил о важности сохранения исконной русской культуры.

Старообрядец Степан Нестеров на форуме “Селигер”

В свободное время он с супругой Валентиной - тоже, конечно, фольклористом - и родителями организует для подрастающего поколения старообрядцев оздоровительные лагеря: сплавляются по рекам, знакомятся с природой, а утреннюю и вечернюю зорьки совместной молитвой встречают.

ТЮРЬМА И МУЗЕЙ

На такие встречи съезжаются молодые старообрядцы со всех уголков большого Урала - из Свердловской, Челябинской областей, Пермского края. Сегодня эти территории не просто возрождаются от духовной слепоты, они словно навёрстывают упущенное время. В свердловском селе Русская Тавра на границе с Башкирией, например, несмотря на малочисленную общину, храм возвели прямо в огороде, чтобы было где молиться. А вот в

Мефодий Тюкин-слева и Сергей Панов у строящегося храма РПСЦ в Невьянске

Невьянске - городе, где старообрядцев в позапрошлом веке было, наверное, больше, чем грибов в лесу в самый урожайный год, - построили большую кирпичную церковь. Здесь и раньше не было недостатка в верующих по-старому, а ныне и вовсе - тянутся сюда из окрестных городов и посёлков.

Во времена промышленников Демидовых здесь зарождалось уникальное, не имеющее аналогов в мировой истории направление иконописи - торжественное, яркое, одухотворённое. Сегодня наследие той эпохи более чем двухвековой давности сохранено не только в уральских старообрядческих храмах, но и у мэра Екатеринбурга Евгения Ройзмана, основателя музея «Невьянская икона» - кстати, единственного частного бесплатного музея в стране. И хотя староверы считают, что место иконы - в церкви, они любят водить в этот музей своих гостей. Это, конечно, далеко не единственное место, которым дорожат верующие в столице Урала. Одна тюрьма для старообрядцев, называемая Заречным тыном и созданная в конце XVIII века, чего стоит! Здесь в первые десятилетия после основания Екатеринбурга уничтожили десятки, если не сотни верующих. Правда, сейчас на этом месте, на берегу реки Исеть, городской стадион «Динамо», но староверы чтят свою историю, даже если её пытаются спрятать под объектами инфраструктуры.

«ЗАБИРАЙТЕ, ВЛАДЫКО, ЗДАНИЕ»

Вот, к примеру, здание противотуберкулёзного диспансера - здесь же, в центре города. В дореволюционное время это была церковь, построенная купцом-старовером Алексеем Баландиным, близким другом тогдашнего бургомистра Якима Рязанова.

Бывшая старообрядческая церковь, тубдиспансер

В 1930-х годах помещение национализировали и разместили здесь медучреждение. Это его пообещал передать местной общине Русской Православной Старообрядческой Церкви нынешний губернатор Свердловской области Евгений Куйвашев , митрополитом Корнилием в июле 2013 года.

- Я сам из старообрядцев, - признался губернатор и добавил, дескать, «забирайте, владыко, здание»…

Александр Смоквин

Пообещать-то пообещал, да выполнить по закону оказалось не так-то просто, а тут ещё отдельные чиновники стали выражать желание продать эту выгодную землю в центре мегаполиса одному из застройщиков. Все лето 2014 года старообрядцы молились около диспансера и, кажется, вымолили себе его: в эти дни правительство региона готовит документ о передаче старинного здания общине верующих, тем более что для медиков построен комплекс зданий за чертой города.

Прихожанин Александр Смоквин знает об этом здании немало, как, впрочем, и о многих других усадьбах и памятных для уральского старообрядчества местах. Когда-то Сан Саныч, как его называют сегодня многие верующие, стоял у истоков возрождения екатеринбургской старообрядческой общины - было это в начале 90-х годов прошлого века. Немало пришлось переступать ему и его сподвижникам властных порогов, чтобы после десятилетий бездуховности в стране отстоять право Старой Веры на новую жизнь. В ход пришлось пускать «тяжёлую артиллерию»: напоминали властям, что история Урала была бы совсем другой, если бы не старообрядцы, показывали документы, настаивали, рассказывали то, о чём многие чиновники и не знали. И добились своего!

Молебен старообрядцев у бывшей церкви – противотуберкулезного диспансера

В церковные праздники и по воскресеньям у храма РПСЦ во имя Рождества Христова паркуются десятки автомобилей - это староверы съезжаются на службу. Приветствуют друг друга поклоном в пояс, неизменно окая: «Доброго здоровья!»

«ЛИКВИДАТОР»

Разностороннюю развитость старообрядцев и их уважение к истории подтверждает Мефодий Тюкин . Он - «ликвидатор», как называли тех, кто устранял последствия Чернобыльской катастрофы. В прошлом подполковник, а ныне - активист невьянской общины РПСЦ. Человек-энциклопедия - отзываются о нём верующие. И то верно: Мефодий расскажет об истории появления скитов староверов в уральской глуши, поведает о том, где лучше собирать грибы и в какую погоду рыбачить, почему старообрядцев «кержаками» называли, и каково пришлось бежавшим в уральскую глушь ревнителям дораскольной веры в первые годы пребывания здесь.

Мефодий Константинович Тюкин

Он - «свой» и для городских старообрядцев, и для деревенских. Мало того, что говорит с ними на том великом и могучем языке, который теперь вряд ли услышишь в искусственно-вентилируемых офисах или в общественном транспорте. Суть старообрядчества - «требуй от себя больше всех, считай себя хуже всех» - он впитал с молоком матери. И сегодня признаётся, что отдаёт долг предкам, безостановочно трудясь на благо церкви.

Его друг и, как недавно выяснилось, родственник в одном из дальних поколений, Сергей Панов - фигура не менее интересная. Родился в городке с глагольным названием Реж. Строгий и мудрый дед-старовер прививал внуку всё самое лучшее из прекрасной старины далёкой, потом Сергей учился в Невьянске и переехал… в Новосибирск. Там сделал себе завидную карьеру, и однажды понял: не в имуществе и должностях счастье! Оставив хорошую работу и жизнь в достатке, он вернулся на родину, в маленький, захолустный свердловский городок. Здесь всё напоминало о поступи советской власти: старообрядцев, когда-то основавших город, напрочь забыли. Их кладбище на берегу пруда уничтожили, но сделали это топорно, и в начале нового тысячелетия, когда водоём обмелел, надгробия стали показываться на поверхности.

Разве можно было на это равнодушно смотреть? - рассуждает Сергей Борисович, с которым мы стоим на берегу того самого пруда.

Правда, за четыре года своей жизни на родном Урале он уже в буквальном смысле повлиял на облик города: добился в мэрии разрешения расчистить территорию, объединил вокруг себя других потомков старообрядцев, которые словно только и ждали такого вот инициативного человека. Теперь режевское кладбище - освящено и облагорожено, поставлен крест, а люди думают о возведении здесь или часовенки, или даже небольшой церкви. В этом году старовер Сергей Панов стал членом Общественной палаты Режа - должность, хотя и мало что решающая, но официальная и статусная. Есть возможность следить за делами муниципалитета по чести и совести. А такой подход любому городу пригодится!

СОЛДАТ, МЕБЕЛЬЩИК, СВЯЩЕННИК…

Молодой священник Михаил Лоскутов

Панихиду по умершим на месте кладбища в Реже совершал молодой священник Михаил Лоскутов . Он всего несколько лет служит в небольшом уральском поселке Баранчинский, а ещё недавно был простым сборщиком мебели в родном городе Миасс под Челябинском.

О том, что стану священником, я вообще не думал никогда, - рассказывает он во время нашей встречи - отец Михаил ехал на родину по делам и согласился заехать в Екатеринбург, чтобы поведать о себе.

Говорит, после автотехникума срочную службу проходил в ракетных войсках в Тюмени, столкнулся с дедовщиной. Благо, комплекция помогала: пару раз пришлось объяснять старослужащим, что он служить пришёл, а не прислуживать. Когда сам «дедом» стал, старался быть примером для других: «салажат» не гонял, требовал лишь соблюдать устав и приказы. А вернувшись домой, устроился дизайнером мебели. Навёрстывая упущенное в армии, стал в храм часто ходить и в епархиальных мероприятиях участвовать. Во время одного из крестных ходов к мощам почитаемых среди староверов иноков Константина и Аркадия Шамарских познакомился с девушкой. Юлия, конечно, не думала, что однажды станет матушкой - женой священника.

Но, как говорят верующие, «на всё воля Божия». Сегодня у отца Михаила и Юлии пятеро детей, а духовных чад у отца Михаила - человек двести. Он к ним прислушивается, у стариков - мудрость черпает, а они его как пастыря своего почитают и поддерживают.

Старообрядческое духовенство в селе Пристань, май2014

Старообрядцы в Свердловской области сегодня - это большая общность людей: у них здесь пять действующих храмов, пять - строящихся, а количество общин и того больше. И вряд ли кто-то скажет, что Старая Вера умирает. Молодёжи в их общинах - едва ли не больше, чем стариков. Все честно трудятся, есть среди уральских старообрядцев .

Сохраняя память о предках, они издают свои книги, есть , разве что телеканала и радиостанции нет. Зато связи между общинами отлажены так, что на помощь друг другу здесь приходят по одному звонку или смс - да-да, айфоны и ноутбуки для современных верующих такая же неотъемлемая часть жизни, как и для всех остальных в стране. Кроме коренных старообрядцев, в храмы сегодня приходят и те, кто, разобравшись в истории, нашёл Старую Веру - истинной.

Протоиерей Иоанн Устинов служит на Пристани уже 25 лет

Только сами староверы себя никому не противопоставляют. Если надо - идут на диалог с властью, выражают свою позицию в интервью и всегда подчёркивают, что хранят в чистоте ту веру, которая была принята князем Владимиром в 988 году.

У креста на староверском кладбище в городе Реж

От преследований и казней старообрядцы бежали на окраины России и за границу. С Волги по Каме посадская раскольничья колонизация пошла на Урал. Одним из районов их обитания стал Средний Урал, где они расселились в Нижнем Тагиле и Невьянске, на берегах озер Таватуй и Шарташ, в деревне Становая и многих других местах. Часть переселенцев прибыла на Урал из окрестностей Нижнего Новгорода, с реки Керженец. Эта местность считалась рассадником раскола, и поэтому тамошних старообрядцев преследовали особенно рьяно (Преображенский А.А., М. 1956. С. 8). Уже в 1736 г. тайный советник Татищев доносил в Петербург о старообрядцах на уральских заводах, "что раскольников де в тех местах умножилось, а наипаче, что на партикулярных заводах Демидовых и Осокиных приказчики едва не все, да и сами промышленники некоторые раскольники, и ежели оных выслать, то, конечно, им заводов содержать некем, и в заводах ея имп. величества будет не без вреда; ибо там при многих мануфактурах, яко жестяной, проволочной, стальной, железной, почитай всеми харчами и потребностями торгуют олончане, туляне и керженцы - все раскольники". Все эти приволжские и приуральские организации поддерживали Керженецкие скиты, откуда им посылали учителей и попов, получавших в скитах "исправу" (Павловский Н.Г., Екатеринбург, 1994. С. 15-18).

Беглым ревнителям "древляго" благочестия разрешили жить при заводах впредь до указу, потому что потребность в рабочей силе была огромной. Один за другим на Урале открывались новые казенные и частные заводы, расширялись старые. А когда неподалеку от села Шарташ появился завод-крепость Екатеринбург, то Главный командир генерал-майор Вилим Иванович Геннин (Georg Willem de-Hennin) начал оказывать особое покровительство кержакам. Голландец по происхождению, он в принципе не признавал религиозной нетерпимости, людей же оценивал только по деловым качествам. В связи с этим В.И. Геннин не мог не выделить старообрядцев из общей массы переселенцев, среди которых было немало "гулящих людей" - бродяг и самых настоящих разбойников. "Двуперстники" же отличались трудолюбием, опрятностью, честностью, основательным подходом к любому делу. Ответственно относились старообрядцы и к поставкам всяких припасов для казенных заводов, к которым их приписывали целыми деревнями. Подобным же образом совпали интересы старообрядцев и крупнейших уральских заводчиков Демидовых, которые пошли еще дальше и одно время даже явно потворствовали видным расколоучителям, оказывая материальную поддержку их общинам. Многими демидовскими заводами управляли приказчики-старообрядцы, которые помогали гонимым за веру переселенцам с обустройством на новом месте. Так Урал стал приютом для инакомыслящих. Между В.И. Генниным и старообрядцами сложилось нечто вроде негласного соглашения: я даю вам возможность жить здесь спокойно, а вы уж, будьте добры, не мутите народ, живите дружно с теми, кто исповедует официальное Православие и не привлекайте "по своему глупому рассуждению иных в свою суеверную обыкность" для тех же, кто поступал иначе, были предусмотрены самые суровые наказания. Но большая часть старообрядцев вела себя мирно, исправно трудилась, не конфликтовала со светскими властями и даже молилась за царя (Промышленность и рабочий класс горнозаводского Урала в XVIII-начале XX века. Свердловск. 1982. С. 121-129).

Отношения старообрядцев с епархиальными иереями всегда были, мягко говоря, сложными и даже заступничество горных властей не всегда гарантировало им спокойную жизнь. 1736-1737 гг., когда уральской горной промышленносты управлял В.Н. Татищев, запомнились многим жителям края массовыми облавами в окрестных лесах в поисках скитов, старцев и стариц. Тогда же на берегу пруда в Екатеринбурге построили специальную тюрьму для упорных раскольников (так называемый Заречный тын), из которой они не должны были выйти живыми. Там же устроили и кладбище для них. Но со временем отношение екатеринбургских горных властей к раскольникам вновь стало нейтральным (Очерки истории Урала. Екатеринбург. 1996. С. 40-42).

В 1735 г. была проведена перепись старообрядцев, проживавших в Екатеринбурге и его окрестностях. Всего в списки внесено 2797 чел., в том числе на демидовских заводах - 1905 (1127 мужчин и 778 женщин), в Екатеринбурге - 196 (123 и 73), в селе Шарташ - 180 (101 и 79), в деревне Становой 16 (11 и 5), "при озере Таватуй" - 134 (85 и 49). Гораздо большее число старообрядцев не попалось на глаза переписчикам, благо возможностей для того, чтобы скрыться, было предостаточно. Но несомненно, что тогда удалось охватить переписью большинство из тех, кто имел хозяйство или промысел и хотел легализовать свою деятельность. Указы сверху предписывали уральскому горному начальству выявлять при переписи тех, кто ввел в раскол новых поселенцев. Уклониться от этого было нельзя, но и отпугивать дознаниями хороших работников горным властям тоже не хотелось. Тогда кто-то придумал простой ответ на этот весьма каверзный вопрос, который устраивал всех и аккуратно вписывался чиновниками в журнал: "раскол впал он с братьями и сестрам и а с женам и по на учению родителей своих, а родители их в оном расколе с малых лет имеются". Со слов большинства старообрядцев, попавших в перепись, появление их в Екатеринбурге и окрестностях города относится к 20-м - началу З0-х гг. XVIII столетия (Миловидов В.Ф., М.: "Мысль". - 1969. С. 84-87).

В последней четверти XVIII в. Екатерина II уравняла старообрядцев в правах с прочими россиянами: отменила двойной оклад, который они платили по указам Петра I. Даровала право судебного свидетельства и дозволила вступать в общественные должности. Не случайно екатеринбургские ревнители старинных обрядов всегда с благодарностью вспоминали Екатерину II, называя ее "вечной славы достойной" (Байдин В. И., Свердловск. 1983. С. 34). Именно тогда проявили свои коммерческие таланты самые энергичные "двуперсники". А многие шарташские крестьяне перешли в городское сословие - екатеринбургское купечество. В 1788 г по указу Екатерины II в Екатеринбург была направлена особая миссия "для обращения упорных уральских раскольников". Но очень немногие из городских купцов во главе с Толстиковым приняли тогда увещевания миссии. Вместе с Толстиковыми к единоверию присоединились купцы Черепановы и Верходановы. В 1803 г в Екатеринбурге открылся первый единоверческий приход, а с 1806г стала действовать единоверческая церковь во имя Всемилостивого Спаса. Толстиковы вложили в нее немало средств. По богатству Спасская церковь считалась первой среди единоверческих храмов во всей Пермской губернии. За ней закрепилось название "Толстиковская". Почему же упорствовала и не переходила в единоверие основная масса екатеринбургских "раскольников"? Ведь после воссоединения через единоверие с официальной Православной церковью сразу же снималось множество проблем - крещения, венчания, отпевания мертвых можно было совершать не с помощью беглых, так называемых "исправленных" попов, а вполне легально и по древним обрядам. С соответствующими записями в метрических книгах. Заключенные ранее браки сразу же становились законными, а дети старообрядцев - законнорожденными. Дело в том, что в начале ХIХ в. екатеринбургская старообрядческая община чувствовала себя очень уверенно и не испытывала необходимости оформлять семейные отношения своих членов через церковные метрики. Все знали, что уральские купцы и управляющие частных заводов оформляют свои брачные союзы с помощью священников старообрядцев. Этого было вполне достаточно, никому и в голову не приходило оспаривать законность венчаний и крещений детей. Кроме того, старообрядцы видели, что единоверие вовсе не всегда гарантирует точное соответствие церковных служб древним обрядам. В той же Спасской церкви епархиальные священнослужители сплошь и рядом нарушали их. Основная масса старообрядцев не хотела слышать, о каких бы то ни было соглашениях с официальной Православной церковью, связывая с ней жестокие преследования в прошлом и многочисленные нынешние унижения. И, наконец, Екатеринбургскую старообрядческую общину с самого начала во всех делах поддерживало очень влиятельное Рогожское кладбище Москвы, помогая улаживать конфликты с местными и центральными властями (Микитюк В.П., Екатеринбург, 2000. С. 15-18).

Начиная с 1827 г старообрядцы постепенно утрачивают одно за другим права, полученные ими при Екатерине II, Павле I и Александре I. Началась настоящая охота на беглых попов, которых содержали общины. Священнослужителей лишали сана и исключали из духовного звания. А лидеров общин наказывали за "пристанодержательство". В 1829 г пермский губернатор уведомил горные власти о том, что император "высочайше повелеть изволил внушить екатеринбургским раскольничьим старшинам, чтоб они отнюдь не усиливались распространять своего влияния… под опасением ответственности за возмущение общественного спокойствия". С этого времени начался упадок Екатеринбурга как духовного центра старообрядчества (Очерки истории Урала. Екатеринбург. 1996. С. 51).

Старообрядцы на Урале не были единым целым. И, хотя в XVII-XVIII вв. никому и в голову не приходило разделять староверов по каким-либо признакам, в современной историографии такое разделение присутствует. Поэтому в настоящей работе мы будем придерживаться именно современного понимания данной проблемы. Рассмотрим две наиболее влиятельные и многочисленные группы уральских староверов - "австрийцев" и "часовенных".

С самого начала раскола в Русской Православной Церкви старообрядцы не оставляли мысль "залучить" к себе архиерея. Попытки, предпринятые ими в XVIII в., не увенчались успехом. Особенно остро эта проблема встала в первую половину XIX в., когда правительство издало ряд законодательных актов, запрещавших прием "беглых" попов. Вопрос о необходимости восстановления в старообрядческой Церкви трехчинной иерархии обсуждался в Москве, Петербурге, Стародубье, на Керженце, Ветке, Иргизе и других центрах староверия. Было решено послать на Восток на поиски архиерея доверенных лиц - иноков Павла (Великодворского) и Алимпия (Милорадова (он же Зверев)). Экспедиция старообрядческих делегатов увенчалась успехом: в Константинополе они познакомились с бывшим босно-сараевским митрополитом Амвросием (Поповичем). Он согласился присоединиться к древлеправославию и переехал на территорию Австрии в монастырь, расположенный близ местечка Белая Криница. 28 октября 1846 г. "вдовство" старообрядческой Церкви окончилось: митрополит был присоединен к староверию. Новое согласие получило название Белокриницкой иерархии ("австрийцы"). Как только русское правительство узнало о событиях в Белой Кринице, разразился дипломатический скандал. Австрийские власти были вынуждены выслать Амвросия в г. Циль (где он и скончался в 1863 г.). Но к этому времени в старообрядчестве кроме митрополита было уже два епископа - майносский Кирилл (Тимофеев) и славский Аркадий (Дорофеев). С 1849 г. преемником Амвросия на митрополичьей кафедре стал Кирилл (Мир старообрядчества., М.: РОССПЭН. 1998. С. 69-72). В России архиереи Белокриницкой иерархии по разным причинам смогли появиться не ранее 1849 г. Первым, в сане епископа Симбирского, прибыл Софроний (московский мещанин Степан Трофимович Жиров; поставлен во епископа 3 января 1849 г. митрополитом Кириллом). Вскоре по прибытии из Австрии Софроний совершил поездку по стране (естественно нелегально). Этот факт также был зафиксирован уральскими православными священниками. Невьянский благочинный о. П. Шишев 15 февраля 1850 г. доносил Екатеринбургскому преосвященному Ионе (Капустину), что "очень недавно между невьянскими старообрядцами пронеслась самым скрытным образом молва, будто в Казани появился старообрядческий архиерей, которого они с любовью называют женихом своей Церкви, что этот архиерей выходец от австрийских славян, что он уже делает свое дело - поставляет для старообрядцев попов, и что для сокрытия своего звания он выдает себя за купца. Такое обольстительное для старообрядцев известие пущено екатеринбургским купцом Полиевктом Коробковым, который будто бы сам видел в Казани этого архиерея, беседовал с ним и получил от него благословение". В 1852 г. Софроний отправился в очередную поездку по стране. По пути он занимался "подбором кадров" для руководства общинами нового согласия. Так, в Самаре им был возведен в сан епископа Уральского Виталий (бузулукский купец Василий Михеевич Мятлев), вместе с которым Софроний добрался до Южного Урала. Именно тогда "австрийская вера" стала распространяться в Оренбуржье. По официальной статистике, в 1853 г. в пределах Оренбургской губернии насчитывалось свыше 46,6 тыс. староверов, причем более 32 тыс. из них проживали в Уральской области. Не случайно Софроний первыми посетил "главные пункты раскола" - известные далеко за пределами области Сергиевский и Бударинский скиты. Скитники, однако, встретили старообрядческого епископа довольно прохладно, а посвященного им во иеромонахи и назначенного игуменом о. Израиля (беглый казак Яков Васильевич Бреднев) вначале вовсе не приняли, отрешили от должности и выгнали из скита. Софроний еще несколько раз побывал в Приуралье и на Южном Урале. В самом непродолжительном времени здесь были организованы общины и тайные скиты "австрийцев" (в частности, златоустовская обитель близ оз. Тургояк). По отчету Пермского губернатора, в 1850 г. в Пермской губернии проживало около 72 тыс. "раскольников разных сект и толков". Согласно донесениям миссионеров, в 1850-е гг. в православие было обращено не менее 100 тыс. староверов, и все же в 1860 г., по официальному отчету, численность уральских старообрядцев превышала 64,3 тыс. человек. На самом же деле есть основания предполагать, что реально их было в 10 раз больше (Павловский Н.Г., Екатеринбург, 1994. С. 20-28).

Последователи Белокриницкой иерархии появились на Среднем Урале в середине XIX в., чему немало способствовала энергичная деятельность "австрийских" иноков Аарона (пойман в 1854 г. и препровожден по месту жительства в Екатеринбург), Серафима (арестован в 1854 г., отправлен в Белебей) и Геннадия и священников нового поставления. Пермский архиепископ Неофит (Соснин) 23 декабря 1855 г. получил "через почту" анонимную записку, в которой сообщалось, что "корень зла выспрь прозябая, достиг, наконец, и нашего Урала. В прошедшем ноябре месяце был здесь священник австрийского поставления и исправлял требы у старообрядцев. Сказывают, что этот пришелец повенчал два или три сводные брака и окрестил несколько детей. Есть основание предположить, что он и теперь едва ли не находится в здешнем уезде...". Между тем в Москву прибыл архиепископ Антоний (Андрей Илларионович Шутов; поставлен в Белой Кринице 3 февраля 1853 г. во епископа Владимирского). По замыслу руководителей белокриницкого согласия именно Антоний должен был стать во главе "австрийцев" России. Однако Софроний тоже был не прочь возглавить старообрядческую Церковь. В открытом конфликте перевес оказался на стороне Антония и его соратников. Софроний вновь удалился в Приуралье и решил основать здесь самостоятельную и независимую "патриархию" С этой целью 16 января 1854 г. иеромонах Израиль был посвящен во епископа, а на другой день - в "патриарха всея Руси" под именем Иосифа. 18 и 19 января Софроний и Виталий взаимно возвели друг друга в сан митрополитов (Казанского и Новгородского). Эти события серьезно встревожили руководство "австрийцев". Софроний был вызван в Москву, однако проигнорировал это "приглашение". Пришлось применить более резкие меры: в 1856 г. митрополит Кирилл низверг "мятежника" с епископской кафедры, что заставило Софрония смириться и покаяться, правда, как вскоре выяснилось, лишь на время. Московский Собор Белокриницкой Церкви в 1859 г. определил Софрония заштатным епископом. За Виталием, также принесшим покаяние, была закреплена Уральская епархия (Преображенский А.А., М. 1956. С. 128-139).

Пока шла борьба с Софронием, "австрийцы" серьезно укрепили свои позиции в России. Появились новые старообрядческие епархии и новые архиереи: Афанасий (крестьянин Вятской губ. Абрам Абрамович Телицын, он же Кулибин; в 1855 г. хиротонисан во епископа Саратовского), Конон (донской казак Козьма Трофимович Смирнов; с 1855 г. епископ Черниговский (Новозыбковский), в 1859 г. арестован и сослан в Суздаль), Пафнутий (Потап Максимович Шикин; с 1856 г. епископ Казанский; "один из лучших по уму старообрядцев"), Геннадий (Григорий Васильевич Беляев с 1857 г. епископ Пермский), с именем которого связана значительная активизация деятельности представителей Белокриницкой Церкви на Урале и в Сибири.

Истинными руководителями "австрийского" движения на Урале, как впрочем и везде по России, были богатые купцы (Пунилова М.В., Красноярск. 1986. С. 215-226).

Одной из важнейших задач, стоявших перед представителями Белокриницкой иерархии на Урале, было привлечение на свою сторону новых последователей, причем не только из среды крупного купечества, но и из крестьян. Ранее говорилось, что уже в 1850-е гг. руководители "белокриницких" вели активную пропаганду среди старообрядцев. Они не оставили этой деятельности и в более позднее время. Особенностью периода, начавшегося еще в 1880-х гг. и длившегося вплоть до 1905 г., было усиление "идеологического" давления на "австрийцев" со стороны Православной Церкви. Если раньше основным методом борьбы с белокриницким согласием были преимущественно репрессивные меры, то с конца XIX в. все чаще применялся метод убеждения. Характерно, что если в 1860-1870-е гг. "австрийская секта" не упоминалась в числе наиболее опасных, то в конце XIX - начале XX вв. православные миссионеры в один голос заявляли, что "самой вредной частью раскола нужно считать, несомненно, австрийское согласие. С ним-то, по преимуществу, и приходится считаться в нашем крае" (Черкасова А.С., М. 1995. С. 169-172).

Примечательно, что многие миссионеры, выступавшие на Урале противниками "австрийцев" на различных диспутах о вере, в недавнем прошлом сами были старообрядцами.

Из наиболее известных имен можно назвать, например, единоверческого священника Михаила Сушкова (бывшего нижне-тагильского наставника часовенных); знаменитого полемиста, "синодального миссионера" о. Ксенофонта Крючкова, который принял единоверие в 1878 г., а до этого тоже руководил беспоповцами в с. Поим Пензенской губернии; миссионера-священника Льва Ершова, который до своего обращения в православие в 1894 г. был одним из самых грамотных и деятельных членов федосеевской общины в Красноуфимске; бывшего руководителя "австрийцев" Юго-Кнауфского завода Василия Ефимовича Коноплева, который принял монашеский постриг с именем Варлаама и в 1894 г. стал настоятелем православного миссионерского Белогорского монастыря; вскоре после своего обращения в единоверие (1903 г.) миссионерской работой среди бывших прихожан занялся Даниил Семенович Колегов (ранее священник Белокриницкой иерархии в Нижнем Тагиле).

Немало неприятностей пришлось пережить "австрийским" начетчикам во время публичных бесед со старообрядцами-беспоповцами. На Среднем Урале частым гостем был, например, знаменитый на всю Россию слепец А.А. Коновалов (спасово согласие). В начале XX в. "белокриницким" активно противодействовал защитник часовенных А.Т. Кузнецов.

Как и в большинстве других регионов, на Урале и в Западной Сибири основным источником пополнения рядов "австрийцев" были старообрядцы часовенного согласия (бывшие беглопоповцы). Поэтому главное внимание руководства Белокриницкой иерархии было традиционно направлено на проповедь среди часовенных. Другим важным элементом их миссионерской деятельности стала оживленная полемика с представителями беспоповских согласий (на Урале это прежде всего поморцы и спасовцы), стремившихся доказать "неистинность и безблагодатность" "австрийского" священства. И, наконец, уральские старообрядцы уделяли большое значение работе против миссионеров официальной Церкви. Особенностью миссионерской деятельности "австрийцев" на Урале в конце XIX в. было отсутствие высококвалифицированных начетчиков, способных "на равных" говорить и с православными священниками-"академистами", и с беспоповскими грамотеями (Покровский Н.Н., М., 1998. С. 78-82).

Революционные события 1917 г. нашли самый живой отклик в руководстве Белокриницкой иерархии. На Всероссийском съезде в мае 1917 г. была принята резолюция о поддержке Временного правительства. В телеграмме на имя премьер-министра кн. Львова говорилось: "…съезд старообрядцев, приветствуя в лице Вашем Временное правительство, выражает ему полное доверие и уверенность в том, что под его мудрым руководством Бог сохранит Россию от грядущей анархии и внешнего врага".

Руководство белого движения прекрасно понимало, какую силу представляет староверие. В 1919 г. в Томске организуется Союз молодежи старообрядцев белокриницкого согласия, ячейки которого вскоре появились и на Урале (в Екатеринбурге, Миассе и других городах).

В армии Колчака наравне с представителями официальной Церкви был введен институт старообрядческих священников, деятельность которого контролировал епископ Казанский Филарет, временно возглавлявший Томскую епархию. Однако это сотрудничество гражданской власти и Белокриницкой Церкви было недолгим и закончилось с поражением колчаковских войск.

Советская администрация в 1920-е гг. еще позволяла "австрийцам" некоторые "вольности". Вплоть до 1927 г. созывались Освященные Соборы, устраивались (хотя и нерегулярно) епархиальные съезды.

Согласно авторитетному мнению В.П. Рябушинского, в 1926 г. в России действовало не менее 20 епископов Белокриницкой Церкви. Однако в это же время началось постепенное наступление власти на староверие вообще и Белокриницкую иерархию в частности. Во второй половине 1930-х гг. репрессии против староверов белокриницкого согласия достигли своего пика. К 1939 г. в стране находилось лишь не более 5 архиереев. Повсеместно, в том числе и на Урале, шли аресты и судебные процессы над старообрядческими священниками. Было уничтожено большое число храмов, монастырей и скитов. Следствием этого стало значительное сокращение числа последователей "австрийцев". Ситуация весьма напоминала положение Белокриницкой Церкви в 1850-е гг., только в гораздо более трагическом варианте. Из нескольких десятков общин в Пермско-Тобольской епархии уцелели единицы, например в Миассе или в с. Пристань (Артинского р-на Свердловской обл.).

В настоящее время на территории, которая раньше входила в Пермско-Тобольскую старообрядческую епархию, насчитывается около 10 "австрийских" общин. Можно выделить ряд наиболее значительных центров согласия на Урале, например в г. Верещагино (120 км от Перми). В начале XX в. здесь было "австрийское" благочиние, объединявшее 17 приходов. Разрушенный после революции храм был восстановлен в 1947 г. Общиной руководит протоиерей Валерий Шабашов.

Храм во имя Рождества Иоанна Предтечи в пос. Шамары (на востоке Свердловской обл.) был выстроен вновь в 1996 г., причем за основу проекта были взяты сохранившиеся чертежи старой церкви. По нашим сведениям, шамарская община самая большая на территории нашей области. В Шамары ежегодно приезжают сотни паломников, которые хотят поклониться могилам старообрядческих иноков Константина и Аркадия, похороненных неподалеку от поселка 100.

Настоятелем храма служит о. Михаил Татауров. "Австрийская" община в Екатеринбурге возобновила свою деятельность не так давно, однако сейчас уже есть молитвенный дом и решается вопрос о назначении постоянного священника. Местные общины находятся в прямом подчинении митрополиту Алимпию, который неоднократно бывал на уральской земле. Однако уже поднимался вопрос о создании Пермско-Екатеринбургской епархии и назначении на Урал епископа (Миловидов В.Ф., М.: "Мысль". - 1969. С. 119-136).

Старообрядчество на Урале и в Южном Зауралье

Существовало несколько центров, откуда пришли староверы. По мнению большинства историков , основной поток беглых на Урал направлялся с Волги: если учесть, что в 1722 году произошел разгром одного из центров старообрядчества - нижегородских кержацких скитов (Керженец - приток Волги, отсюда и пошло слово “кержак”), то вывод о большинстве старообрядцев среди беглого населения напрашивается сам собой. Другой поток переселенцев был связан с Русским Севером, Поморьем. Одним из опорных пунктов поморского старообрядчества на Урале следует считать Краснопольскую слободу (современное с. Краснополье Пригородного р-на Свердловской обл., в 45 км на юго-восток от г. Нижний Тагил). Другим значимым поморским центром на Урале было с. Таватуй (в настоящее время находится в Невьянском р-не Свердловской обл., в 43 км на юг от г. Невьянск). Эти потоки были различны, так как были связаны с разными течениями в старообрядчестве. Разгром Керженца совпал с бурным ростом промышленности на Урале. Старообрядцы стали основной рабочей силой. Демидовы и другие заводчики воспользовались притоком беглых из центральной России, быстро находили среди них специалистов, ну, а остальных использовали на подсобных работах - это обходилось им почти даром. При этом они зачастую скрывали староверов от преследований властей.

Но все же, основной причиной роста старообрядческого населения на Урале была оторванность его от центра России, “особый быт Урала” - застойность форм хозяйства и общественных отношений создавали наиболее благоприятные условия для сохранения традиционных явлений культуры и быта.

Начало массового распространения старообрядчества среди населения Южного Урала и Зауралья можно датировать уже последней четвертью XVII века, то есть процесс укрепления старой веры шёл одновременно с активным заселением, которое продолжалось в изучаемом регионе до середины XIX века. Кроме того, казачество сыграло известную роль в распространении и укреплении старообрядчества, но это всё же нельзя считать определяющим фактором в распространении старообрядчества в регионе в силу внутренних особенностей казачества.

Зауралье, как и Сибирь в целом, было местом, где можно было скрыться от жестоких преследований со стороны правительства и церковных властей. Сюда шёл поток переселенцев. Откуда были эти люди? Опираясь на исследования Савицкой О.Н. и Менщикова В.В. приведём следующие данные:

Откуда пришли переселенцы и сколько в процентах
Место поселения
Далматов монастырь
Кондинский монастырь
Рафайлов монастырь

Приведённая таблица наглядно показывает, что значимую часть переселенческого потока составляли переселенцы из Поморья и Урала, причём ближайший к европейской части России Далматов монастырь имел наивысший показатель выходцев из Поморья, а наиболее удалённый Рафайлов монастырь - наивысший показатель выходцев с Урала. Это положение позднее скажется на преобладании того или иного старообрядческого течения. Старообрядцы селились компактными поселениями, не допуская в свою среду иноверцев - «никониан». На всей территории современной Курганской области было очень много таких поселений. Так, к примеру мне известны несколько таких деревень в Каргопольском районе - это деревни Житниково и Жикино, основанные переселенцами-поморами; село Шмаково считалось центром старообрядчества в Зауралье.

Старообрядчество постепенно начинало разделяться на два течения, первое из которых - течение старообрядчества, приемлющее священство (поповцы); второе течение - не принимающее институт священства (беспоповцы). По России в целом этот процесс начался на стыке XVII - XVIII вв. и окончательно оформился в первой половине XVIII века, однако на территории Южного Урала и Зауралья указанная тенденция разделения единого старообрядческого движения оформилась позднее - лишь во второй половине XVIII века.

XIX в. - это время, когда происходит интенсивный распад старообрядчества на многочисленные течения. В распадении на толки и согласия старообрядчество Южного Урала и Зауралья имело свои специфические черты. Это, прежде всего, «размытость границ» старообрядческих толков, порой даже отсутствие чёткого разделения между старообрядцами-поповцами и беспоповцами. Кроме того, как отмечает Савицкая О.Н., прослеживается эволюция от поповщины к беспоповщине и далее к сектантству. Это породило крайнюю запутанность классификации старообрядчества в целом, когда одни и те же согласия относились то к поповщине, то переходили к беспоповским взглядам. Первую относительно полную классификацию старообрядчества дал В.Д. Бонч-Бруевич, но она относится уже к XX веку. Более подходящую, для нас, классификацию предложила всё та же Савицкая О.Н. Она выглядит следующим образом:

1. Единоверие

2. Поповщинское течение старообрядчества

К нему относится беглопоповский старообрядческий толк (часовенное согласие);

Австрийское старообрядческое священство;

Стариковщина

3. Беспоповщинское течение старообрядчества

- поморцы ;

- федосеевцы ;

- филиповцы ;

Странники-бегуны;

Нетовцы;

- немоляки ;

Дырники;

Белорризцы;

Рябиновцы;

Аврамовщина;

Растриговщина;

Капитоновщина;

Андреевщина;

Кузьминщина;

Чувственники;

Подрешетники;

Мессалиане;

Потемковщина;

Разлыковщина;

Акулиновщина;

Осиповщина;

Нифонтовщина;

Погребатели;

Адамантовы;

Иконоборцы;

Суетные;

Сомнящиеся;

Познающие;

Никудышники;

Молокане (воскресники);

Субботники;

Духоборцы.

И это ещё не полный список согласий, которые относили к старообрядчеству, не принимающему священство. Именно беспоповское течение в старообрядчестве было наиболее радикальным. Многие из согласий всё глубже уходили в сектантство, зачастую теряя связь с христианской верой.

Отношение правительства и государства к старообрядчеству в преддверии XIX века можно охарактеризовать как двойственное. С одной стороны, это бесконечные увещевания исповедующих старую веру, которые доходили порой до вмешательства государства и применения административных мер в отношении упорствующих, а с другой стороны, официальное разрешение свободной деятельности старообрядческой церкви.

С одной стороны, вырабатывалась и совершенствовалась система мер против раскольничества, а с другой стороны, начинались попытки изучить историю старообрядчества, оценить суть конфликта между старообрядчеством и официальной церковью. С одной стороны, полицейские санкции по опечатыванию старообрядческих молелен, часовен и связанные с этим гибель икон старого письма и книг дониконовской печати, с другой - обсуждение в начале 60-х годов законодательных облегчений положения старообрядцев. С одной стороны, разрешение гражданской метрической записи брака, рождений и смерти старообрядцев в особых полицейских метрических книгах и снятие ограничений на торговлю, промыслы, участие старообрядцев в городских и сельских выборных учреждениях, а с другой, запреты организовывать крестные ходы, строить наружные колокольни в староверческих храмах, ремонтировать молельные дома и строить новые дозволялось только с разрешения министерства внутренних дел. Все вышеперечисленное иллюстрирует двойственность положения старообрядчества в гражданском мире.

В самом старообрядческом движении XIX века доминировали антицерковные черты, уже не было острого социального протеста, нарастали конформистские настроения. Это приспособление к миру, примирение с властью государственной принимало различные формы и проявления, и являлось характеристикой старообрядчества вообще и местного старообрядчества в частности. Наиболее ярко обозначенный процесс проявился в появлении единоверия. В XIX в. несколько изменяется социальное содержание движения старообрядчества. Если в XVIII в. это было в основном движение социального протеста, то в XIX в. это движение нарождающихся (буржуазных) форм жизни. Если в XVIII в. руководители староверия жили на полулегальном положении, а религиозными центрами согласий являлись скиты и пустыни, расположенные в труднодоступных местах, то в XIX в. руководителями старообрядческих общин становятся зажиточные крестьяне или купцы, а центрами религиозно-организационной жизни согласия – города или крупные, часто торговые села. Старообрядчество способствовало как бы обходному развитию начатков капитализма. Зажиточный крестьянин-старообрядец, являясь лидером конфессиональной общины, приобретал власть, основанную на авторитете. Эту власть ему не могло дать участие в органах крестьянского самоуправления. Старообрядческая община создавала возможность внеэкономического принуждения. Имевшаяся прочная система конфессиональных связей (не только в регионе, но и по России) могла быть использована в экономических целях. Так в первой половине XIX в. среди зауральских поморцев стало заметно стремление к упрочению своей организации и ее легализации. Происходил пересмотр поморского учения в сторону большей лояльности правительству.

Коснёмся и вопроса о численности старообрядцев, населявших территорию Южного Зауралья. При изучении численности старообрядчества всегда следует помнить, что старообрядчество как религиозное течение противопоставлялось в целом православию. Внутри же самого старообрядчества выделяли (и то не всегда) лишь два основных течения - поповщину и беспоповщину. И тут начинались трудности. Говоря о различных старообрядческих толках, существовала тенденция к эволюции от умеренности к радикальности (от принятия священства к его отрицанию) и далее - к сектантству. Все это вмещалось в единое понятие - "старообрядцы", и поэтому границы согласий были очень подвижны, "все зависело от того, какой расколоучитель в каком селении агитировал". Первые попытки выявить численность жителей Южного Зауралья, придерживающихся старообрядческого вероисповедания, были сделаны в 40-е годы XIX века. Здесь исследователей встретили серьезные проблемы. Во-первых, существовало большое количество "незаписных" старообрядцев, по разным причинам скрывавших свое вероисповедание. Во-вторых, особенностью единоверия в Южном Зауралье была близость более к расколу, чем к православию (как то предполагалось при введении единоверия). Единоверцы часто писались в раскольнические росписи, умножая тем самым число раскольников. В-третьих, территория Южного Зауралья характеризовалась размытостью границ старообрядческих согласий, даже таких крупных, как поповщина и беспоповщина. Сами раскольники часто не знали, к какому из двух согласий они принадлежат. Таким образом, точно установить число последователей того или иного старообрядческого толка было невозможно. В-четвертых, православное священство, особенно сельское, часто было малограмотным и судило о старообрядческом вероисповедании лица по неявке к исповеди и святому причастию, а также по двуперстному знамению, которое, кстати сказать, было распространено как среди старообрядческого, так и среди православного населения. В-пятых, сказывалось влияние эсхатологических воззрений местных старообрядцев на их отношение к переписи населения. Они считали ее антихристовой. Запись же в переписные листы была для них "антиевой печатью", избавиться от которой можно было только после особого очистительного обряда.

Данные «Тобольских епархиальных ведомостей» свидетельствуют о неуклонном росте числа последователей старой веры в Тобольской губернии на протяжении всей второй половины XIX века. Заметим, что правительственная статистика учитывала только старообрядцев, официально записанных в раскол. Незаписанных, тайных староверов было намного больше. Но относительную картину состояния старообрядчества статистика дает верную. «Тобольские епархиальные ведомости» позволяют проследить, в каких именно округах проживало наибольшее количество старообрядцев. Лидирует в этом отношении Ялуторовский округ. На втором и третьем местах находятся соответственно Курганский и Ишимский округа. Если для первой половины XIX века отмечается значительное преобладание в Курганском округе старообрядцев-поповцев над беспоповцами, то во второй половине XIX века почти все документы говорят о безусловном преобладании старообрядцев-беспоповцев. Это связано с отдаленностью от центров снабжения попами-раскольниками и привычкой справлять духовные требы самим с помощью выделяемых из общины уставщиков, начетчиков, старцев.

Есть данные правительственной статистики по количеству поморцев в Уральском регионе на 1826 г.