Рэй брэдбери тот кто ждет смысл. Рэй брэдбери тот, кто ждет

Один из рассказов из серии НФ с папиной книжной полки который произвел на меня неизгладимое впечатление лет эдак в 13-14.

Рэй Брэдбери. «Тот, кто ждет»

Я живу в колодце. Я живу в нем подобно туману, подобно пару в каменной глотке. Я не двигаюсь, я ничего не делаю, я лишь жду. Надо мной мерцают холодные звезды ночи, блещет утреннее солнце. Иногда я пою древние песни этого мира, песни его юности. Как мне объяснить, кто я, если я не знаю этого сам? Я и дымка, и лунный свет, и память. И я стар. Очень стар. В прохладной тиши колодца я жду своего часа и уверен, что когда-нибудь он придет...

Сейчас утро. Я слышу нарастающие раскаты грома. Я чую огонь и улавливаю скрежет металла. Мой час близится. Я жду.

Марс! Наконец-то!

Чужой язык, он незнаком мне. Я прислушиваюсь.

Пошлите людей на разведку!

Скрип песка. Ближе, ближе.

Где флаг?

Здесь, сэр.

Солнце стоит высоко в голубом небе, его золотистые лучи наполняют колодец, и я парю в них, как цветочная пыльца, невидимый в теплом свете.

Именем Земли объявляю территорию Марса равно принадлежащей всем нациям!

Что они говорят? Я нежусь в теплом свете солнца, праздный и незримый, золотистый и неутомимый.

Что там такое?

Колодец!

Быть этого не может!

Точно! Идите сюда.

Я ощущаю приближение теплоты. Над колодцем склоняются три фигуры, и мое холодное дыхание касается их лиц.

Вот это да-а-а!

Как ты думаешь, вода хорошая?

Сейчас проверим.

Принесите склянку и веревку!

Шаги удаляются. Потом приближаются снова. Я жду.

Опускайте. Полегче, полегче.

Преломленные стеклом блики солнца во мраке колодца. Веревка медленно опускается. Стекло коснулось поверхности, и по воде побежала мягкая рябь. Я медленно плыву вверх.

Так, готово. Риджент, ты сделаешь анализ?

Ребята, вы только посмотрите, до чего красиво выложен этот колодец! Интересно, сколько ему лет?

Кто его знает? Вчера, когда мы приземлились в том, городе, Смит уверял, что марсианская цивилизация вымерла добрых десять тысяч лет назад.

Ну, что там с водой, Риджент?

Чиста, как слеза. Хочешь попробовать?

Серебряный звон струи в палящем зное.

Джонс, что с тобой?

Не знаю. Ни с того ни с сего голова заболела.

Может быть, от воды?

Нет, я ее не пил. Я это почувствовал, как только наклонился над колодцем. Сейчас уже лучше.

Теперь мне известно, кто я. Меня зовут Стивен Леонард Джонс, мне 25 лет, я прилетел с планеты Земля и вместе с моими товарищами Риджентом и Шоу стою возле древнего марсианского колодца.

Я рассматриваю свои загорелые, сильные руки. Я смотрю на свои длинные ноги, на свою серебристую форму, на своих товарищей.

Что с тобой, Джонс? - спрашивают они.

Все в порядке, - отвечаю я. - Ничего особенного.

Как приятно есть! Тысячи, десятки тысяч лет я не знал этого чувства. Пища приятно обволакивает язык, а вино, которым я запиваю ее, теплом разливается по телу. Я прислушиваюсь к голосам товарищей. Я произношу незнакомые мне слова и все же как-то их понимаю. Я смакую каждый глоток воздуха.

В чем дело, Джонс?

А что такое? - спрашиваю я.

Ты так дышишь, словно простудился, - говорит один из них.

Наверно, так оно и есть, - отвечаю я.

Тогда вечером загляни к врачу.

Я киваю - до чего же приятно кивнуть головой! После перерыва в десять тысяч лет приятно делать все. Приятно вдыхать воздух, приятно чувствовать солнце, прогревающее тебя до самых костей, приятно ощущать теплоту собственной плоти, которой ты был так долго лишен, и слышать все звуки четче и яснее, чем из глубины колодца. В упоении я сижу у колодца.

Очнись, Джонс. Нам пора идти.

Да, - говорю я, восторженно ощущая, как слово, соскользнув с языка, медленно тает в воздухе.

Риджент стоит у колодца и глядит вниз. Остальные потянулись назад, к серебряному кораблю.

Я чувствую улыбку на своих губах.

Он очень глубокий, - говорю я.

В нем ждет нечто, когда-то имевшее свое тело,- говорю я и касаюсь его руки.

Корабль - серебряное пламя в дрожащем мареве. Я подхожу к нему. Песок хрустит под ногами. Я ощущаю запах ракеты, оплывающей в полуденном зное.

Где Риджент? - спрашивает кто-то.

Я оставил его у колодца, - отвечаю я.

Один из них бежит к колодцу.

Меня начинает знобить. Слабая дрожь, идущая изнутри, постепенно усиливается. Я впервые слышу голос. Он таится во мне - крошечный, испуганный - и молит: "Выпустите меня! Выпустите!" Словно кто-то, затерявшись в лабиринте, носится по коридору, барабанит в двери, умоляет, плачет.

Риджент в колодце!

Все бросаются к колодцу. Я бегу с ними, но мне трудно. Я болен. Я весь дрожу.

Наверное, он свалился туда. Джонс, ведь ты был с ним? Ты что-нибудь видел? Джонс! Ты слышишь? Джонс! Что с тобой?

Я падаю на колени, мое тело сотрясается, как в лихорадке.

Он болен, - говорит один, подхватывая меня. - Ребята, помогите-ка.

У него солнечный удар.

Нет! - шепчу я.

Они держат меня, сотрясаемого судорогами, подобными землетрясению, а голос, глубоко спрятанный во мне, рвется наружу: "Вот Джонс, вот я, это не он, не он, не верьте ему, выпустите меня, выпустите!"

Я смотрю вверх, на склонившиеся надо мной фигуры, и мои веки вздрагивают. Они трогают мое запястье.

Сердце в порядке.

Я закрываю глаза. Крик внутри обрывается, дрожь прекратилась. Я вновь свободен, я поднимаюсь вверх, как из холодной глубины колодца.

Он умер, - говорит кто-то.

От чего?

Похоже на шок.

Но почему шок? - говорю я. Меня зовут Сешенс, у меня энергичные губы, и я капитан этих людей. Я стою среди них и смотрю на распростертое на песке тело. Я хватаюсь за голову.

Капитан?!

Ничего. Сейчас пройдет. Резкая боль в голове. Сейчас. Уже все в порядке.

Давайте уйдем в тень, сэр.

Да, - говорю я, не сводя глаз с Джонса. - Нам не стоило прилетать сюда. Марс не хочет этого.

Мы несем тело назад, к ракете, и я чувствую, как где-то во мне новый голос молит выпустить его. Он таится в самой глубине моего тела.

На этот раз дрожь начинается гораздо раньше. Мне очень трудно сдерживать этот голос.

Спрячьтесь в тени, сэр. Вы плохо выглядите.

Да, - говорю я. - Помогите.

Что, сэр?

Я ничего не сказал.

Вы сказали "помогите".

Разве я что-то сказал, Мэтьюз?

У меня трясутся руки. Пересохшие губы жадно хватают воздух. Глаза вылезают из орбит. "Не надо! Не надо! Помогите мне! Помогите! Выпустите меня!"

Не надо, - говорю я.

Что, сэр?

Ничего. Я должен освободиться, - говорю я и зажимаю себе рот руками.

Что с вами, сэр? - кричит Мэтьюз.

Немедленно все возвращайтесь назад на Землю! - кричу я.

Я достаю пистолет.

Выстрел. Крики оборвались. Я со свистом падаю куда-то в пространство.

Как приятно умирать после десяти тысяч лет ожидания! Как приятно чувствовать прохладу и слабость! Как приятно ощущать, что жизнь горячей струёй покидает тебя и на смену идет спокойное очарование смерти. Но это не может продолжаться долго.

Боже, он покончил с собой! - кричу я и, открывая глаза, вижу капитана, лежащего около ракеты. В его окровавленной голове зияет дыра, а глаза широко раскрыты. Я наклоняюсь и дотрагиваюсь до него.

Глупец. Зачем он это сделал?

Люди испуганы. Они стоят возле двух трупов, оглядываются на марсианские пески и видневшийся вдали колодец, на дне которого покоится Риджент. Они поворачиваются ко мне. Один из них говорит:

Теперь ты капитан, Мэтьюз.

Нас теперь только шестеро.

Как быстро это случилось!

Я не хочу быть здесь! Выпустите меня!

Люди вскрикивают. Я уверенно подхожу к ним.

Послушайте, - говорю я и касаюсь их рук, локтей, плеч.

Мы умолкаем. Теперь мы - одно.

Нет, нет, нет, нет, нет, нет! - кричат голоса из темниц наших тел.

Мы молча смотрим друг на друга, на наши бледные лица и дрожащие руки. Потом мы все как один поворачиваем голову и обращаем взгляд к колодцу.

Пора, - говорим мы.

Наши ноги шагают по песку, как двенадцать пальцев одной огромной руки.

Мы склоняемся над колодцем. Из прохладной глубины на нас смотрят шесть лиц.

Один за другим мы перегибаемся через кран и один за другим несемся навстречу мерцающей глади воды.

Солнце садится. На небо выкатываются звезды. Далеко-далеко вспыхивает огонек. Новая ракета приближается к Марсу...

Я живу в колодце. Я живу в колодце, как дымка. Как пар в каменной глотке. Я недвижим. Я ничего не делаю, только жду. Наверху я вижу холодные ночные и утренние звезды, вижу солнце. И пою иногда древние песни этого мира, песни времен его юности. Как я могу сказать, что я такое, когда и сам не знаю? Никак не могу. Я просто жду. Я - туман, я - лунный свет и память. Я печален и стар. Иногда я дождем падаю в колодец, и там, куда шлепаются мои быстрые капли, вода вздрагивает и покрывается узорчатой паутиной. Я жду в прохладной тиши, и наступит день, когда мне уже не придется ждать.

Сейчас утро. Я слышу мощный гром. Я чувствую вдалеке запах огня. Я слышу скрежет металла. Я жду. Я - слух.

Выпускайте людей наружу.

Хруст песчинок.

Где флаг?

Здесь, сэр.

Хорошо, хорошо.

Солнце стоит высоко в синем небе, его золотые лучи наполняют колодец, и я зависаю в нем - невидимое облачко в теплом свете.

Именем правительства Земли объявляю эту планету Марсианской Территорией, равно поделенной между нациями.

Что они говорят? Я кружусь в лучах солнца, словно колесо, невидимый и неторопливый, золотистый и неутомимый.

Что это тут?

Колодец!

Ну-ка? Точно!

Приближается что-то теплое. Над зевом колодца склоняются три объекта, и моя прохлада поднимается к ним.

Думаешь, там хорошая вода?

Эй, кто-нибудь, принесите склянку и шпагат.

Я принесу.

Звук бегущих шагов. Удаляющихся. Теперь приближающихся.

Опускаем. Легонько.

Склянка, поблескивая, медленно опускается на шпагате. Вода подернулась мелкой рябью, когда склянка коснулась ее и наполнилась. Я поднимаюсь в теплом воздухе к жерлу колодца.

Вот. Хотите отведать этой водицы, Риджент?

Давайте.

Что за чудесный колодец! Взгляните, как он устроен.

Сколько ему лет, как вы думаете?

Бог знает. Когда мы вчера сели в том, другом, городе, Смит сказал, что уже десять тысяч лет как на Марсе нет жизни.

Подумать только!

Ну что, Риджент, как водичка?

Чистый хрусталь. Выпей стаканчик.

Плеск воды на солнцепеке. Теперь я плыву буроватой пылью на легком ветерке.

В чем дело, Джонс?

Не знаю. Ужасно заболела голова. Ни с того ни с сего.

Ты еще не пил эту воду?

Нет. Дело не в ней. Я просто склонился над колодцем, и голова вдруг стала раскалываться. Но сейчас уже лучше.

Теперь я знаю, кто я.

Мое имя - Стивен Леонард Джонс, мне двадцать пять лет, и я только что прилетел в ракете с планеты под названием Земля. А теперь стою с моими добрыми друзьями Риджентом и Шоу возле старого колодца на планете Марс.

Я смотрю на свои золотистые пальцы, загорелые и крепкие, оглядываю свои длинные ноги и серебристую форму, оглядываю моих друзей.

Что случилось, Джонс? - спрашивают они.

Ничего,- говорю я, глядя на них,- ровным счетом ничего.

До чего же вкусна пища! Я не ел уже десять тысяч лет. Пища нежно ласкает мой язык, а вино, которым я запиваю ее, согревает. Я слушаю голоса. Я составляю слова, которых не понимаю и все же как-то понимаю. Я пробую на вкус воздух.

В чем дело, Джонс?

Я склоняю набок эту свою голову и опускаю руки, которые держат серебристую емкость с пищей. Мне доступны все ощущения.

Ты странно дышишь, с покашливанием,- говорит второй человек.

Может, начинается легкая простуда,- заявляю я.

Потом пойдешь к доктору, обследуешься.

Я киваю головой, и кивать приятно. Приятно сделать хоть что-нибудь спустя десять тысяч лет. Приятно подышать воздухом и почувствовать, как солнце прогревает плоть, все глубже и глубже. Приятно ощутить твердую кость, тонкий скелет в согревшейся плоти, приятно слышать звуки гораздо яснее, гораздо ближе, чем там, в каменных глубинах колодца. Я сижу как зачарованный.

Очнись, Джонс. Вставай. Надо идти.

Да,- отвечаю я, завороженный тем, как слово рождается на языке, как оно медленно и красиво падает в воздух.

Я иду. И идти приятно. Я выпрямляюсь и смотрю на землю. Она далеко от глаз и от головы. Как будто живешь на прекрасном утесе.

Риджент стоит у каменного колодца, глядит в него. Остальные, бормоча что-то, ушли к серебристому кораблю, из которого они появились.

Я чувствую свои пальцы и ощущаю улыбку у себя на губах.

Он глубокий,- говорю я.

Он называется Колодец Душ.

Риджент поднимает голову и смотрит на меня. - Откуда ты это знаешь?

А что, разве не похоже?

Я никогда прежде не слыхал о Колодце Душ.

Это место, где все ждущие, те, кто раньше имел плоть, ждут и ждут без конца,- говорю я, касаясь его руки.

Песок - огонь, а корабль - серебряный огонь в дневном зное. И чувствовать зной приятно. Звук моих шагов по твердому песку. Я слушаю. Шум ветра и гул солнца, жгущего долины. Я вдыхаю запах кипящей в полдень ракеты. Я стою под люком.

Где Риджент? - спрашивает кто-то.

Видел его у колодца,- отвечаю я.

Один из них бежит к колодцу.

Я начинаю дрожать. Тихая трясучая дрожь, затаившаяся глубоко внутри, становится все сильнее. И я впервые слышу его, как будто он хоронился вместе со мной в колодце: глубоко внутри кричит голос, тонкий и испуганный. Голос кричит: «Отпусти меня, отпусти меня»,- и такое чувство, будто что-то рвется на волю; хлопают двери в лабиринте, что-то бежит по темным коридорам и переходам, слышатся крики.

Риджент в колодце!

Люди бегут. Я бегу с ними, но мне дурно, и дрожь буквально неистовствует.

Наверное, он упал. Джонс, ты был здесь с ним. Ты видел? Джонс? Ну, говори же, парень!

В чем дело, Джонс?

Я падаю на колени. Как же сильно меня трясет!

Он болен. Эй, помогите-ка поднять его.

Это солнце.

Нет,- бормочу я,- не солнце.

У него сердце частит.

Я закрываю глаза. Крики стихают. Дрожь прекращается. Освобожденный, я поднимаюсь, будто в прохладном колодце.

Он мертв,- говорит кто-то.

Джонс умер.

Похоже, от шока.

От какого шока? - спрашиваю я. Меня зовут Сешшнз, мои губы с трудом шевелятся, и я - капитан этих людей. Я стою среди них и смотрю вниз, на тело, которое лежит и остывает на песке. Я хватаю себя за голову обеими руками.

Капитан!

Ничего! - кричу я.- Просто головная боль. Все будет в порядке.

«Ну, ну,- шепчу я.- Теперь все хорошо».

Нам лучше уйти в тень, сэр.

Да,- говорю я, глядя сверху на Джонса.- Нам не надо было прилетать: Марс не хочет нас.

Мы несем тело к кораблю, а глубоко внутри меня кричит новый голос, требуя свободы.

«Помогите, помогите…- звучит где-то далеко, во влажной плоти.- Помогите, помогите…» - эхом разносятся слова мольбы, словно красные призраки.

На этот раз дрожь начинается гораздо раньше. Я не могу управлять собой, как прежде.

Капитан, вы бы лучше перешли в тень. У вас неважный вид, сэр.

Да,- говорю я.- Помогите,- говорю я.

Что, сэр?

Я ничего не говорил.

Вы сказали «помогите», сэр.

Я сказал? Мэтьюс, я сказал?

Не надо,- говорю я.

Что, сэр?

Ничего,- говорю я.- Я должен освободиться,- говорю я, зажимая ладонью рот.

Как так, сэр? - кричит Мэтьюс.

Все - в ракету! - воплю я.- Возвращайтесь на Землю!

У меня в руках пистолет. Я поднимаю его.

Хлопок. Бегущие тени. Крик обрывается. Слышится свист, с которым несешься сквозь космос.

Как приятно умереть через десять тысяч лет. Как приятно почувствовать эту желанную прохладу, эту расслабленность. Как славно ощущать себя рукой в перчатке, которая вытягивается и становится дивно холодной на горячем песке. О, этот покой, эта благость сгущающейся тьмы смерти. Но ее нельзя продлить.

Треск. Щелчок.

Боже всемогущий, он покончил с собой! - кричу я и открываю глаза. И вижу капитана. Он лежит, привалившись к ракете; голова раскроена пулей, глаза навыкате, язык высовывается меж белых зубов. Из головы хлещет кровь. Я склоняюсь над ним и касаюсь его.

Глупец! - говорю я.- Зачем он это сделал?

Парней охватывает ужас. Они стоят над двумя мертвецами и, повернув головы, смотрят на марсианские пески и далекий колодец, где под толщей воды лежит Риджент.

С их сухих губ срывается хрип, они хнычут, будто дети в кошмарном сне.

Они поворачиваются ко мне.

После долгого молчания один из них говорит:

Значит, теперь капитан ты, Мэтьюс.

Знаю,- медленно говорю я.

Нас осталось только шестеро.

Боже, как быстро все произошло!

Я не хочу оставаться тут. Давайте сматываться!

Парни галдят. Я подхожу и дотрагиваюсь до каждого из них. Я так уверен в себе, что хочется петь.

Слушайте,- говорю я и касаюсь их локтей, плеч или кистей.

Мы умолкаем.

Мы - единое целое.

«Нет, нет, нет, нет, нет, нет!» - кричат внутренние голоса, они глубоко, в темницах наших тел.

Мы переглядываемся. Мы - Самуэль Мэтьюс, Чарлз Ивэнс, Форрест Коул, Рэймонд Мозес, Вильям Сполдинг и Джон Саммерс, и мы молчим. Мы только смотрим друг на друга, на наши бледные лица и трясущиеся руки.

Мы поворачиваемся как один и глядим в колодец.

Итак…- говорим мы.

Наши ноги ступают по песку, и чувство такое, словно громадная двенадцатипалая ладонь отчаянно цепляется за теплое морское дно.

Мы склоняемся над колодцем, пока не теряем равновесие и не валимся по очереди в зев, летя сквозь прохладный мрак вниз, в холодные воды.

Солнце садится. Звезды кружатся в ночном небе. Там, вдалеке, мерцает огонек. Приближается другая ракета, прочерчивая космос красным пунктиром.

Я живу в колодце. Я живу в колодце, как дымка. Как пар в каменной глотке. Наверху я вижу холодные ночные и утренние звезды, вижу солнце. И пою иногда древние песни этого мира, песни времен его юности. Как я могу сказать, что я такое, когда и сам не знаю? Никак не могу.

Я просто жду.

Перевели с английского Д. Новиков и А. Шаров

Я живу в колодце. Я живу в колодце, как дымка. Как пар в каменной глотке. Я недвижим. Я ничего не делаю, только жду. Наверху я вижу холодные ночные и утренние звезды, вижу солнце. И пою иногда древние песни этого мира, песни времен его юности. Как я могу сказать, что я такое, когда и сам не знаю? Никак не могу. Я просто жду. Я — туман, я — лунный свет и память. Я печален и стар. Иногда я дождем падаю в колодец, и там, куда шлепаются мои быстрые капли, вода вздрагивает и покрывается узорчатой паутиной. Я жду в прохладной тиши, и наступит день, когда мне уже не придется ждать.

Сейчас утро. Я слышу мощный гром. Я чувствую вдалеке запах огня. Я слышу скрежет металла. Я жду. Я — слух.

— Выпускайте людей наружу.
Хруст песчинок.
— Где флаг?
— Здесь, сэр.
— Хорошо, хорошо.

Солнце стоит высоко в синем небе, его золотые лучи наполняют колодец, и я зависаю в нем — невидимое облачко в теплом свете.
Голоса.

— Именем правительства Земли объявляю эту планету Марсианской Территорией, равно поделенной между нациями.
Что они говорят? Я кружусь в лучах солнца, словно колесо, невидимый и неторопливый, золотистый и неутомимый.

— Что это тут?
— Колодец!
— Да ну!
— Ну-ка? Точно!

Приближается что-то теплое. Над зевом колодца склоняются три объекта, и моя прохлада поднимается к ним.
— Ух ты!
— Думаешь, там хорошая вода?
— Увидим.
— Эй, кто-нибудь, принесите склянку и шпагат.
— Я принесу.
Звук бегущих шагов. Удаляющихся. Теперь приближающихся.
— Вот.
Я жду.
— Опускаем. Легонько.
Склянка, поблескивая, медленно опускается на шпагате. Вода подернулась мелкой рябью, когда склянка коснулась ее и наполнилась. Я поднимаюсь в теплом воздухе к жерлу колодца.

— Вот. Хотите отведать этой водицы, Риджент?
— Давайте.

— Что за чудесный колодец! Взгляните, как он устроен.
Сколько ему лет, как вы думаете?
— Бог знает. Когда мы вчера сели в том, другом, городе, Смит сказал, что уже десять тысяч лет как на Марсе нет жизни.
— Подумать только!
— Ну что, Риджент, как водичка?
— Чистый хрусталь. Выпей стаканчик.
Плеск воды на солнцепеке. Теперь я плыву буроватой пылью на легком ветерке.
— В чем дело, Джонс?
— Не знаю. Ужасно заболела голова. Ни с того ни с сего.
— Ты еще не пил эту воду?
— Нет. Дело не в ней. Я просто склонился над колодцем, и голова вдруг стала раскалываться. Но сейчас уже лучше.

Теперь я знаю, кто я.
Мое имя — Стивен Леонард Джонс, мне двадцать пять лет, и я только что прилетел в ракете с планеты под названием Земля. А теперь стою с моими добрыми друзьями Риджентом и Шоу возле старого колодца на планете Марс.

Я смотрю на свои золотистые пальцы, загорелые и крепкие, оглядываю свои длинные ноги и серебристую форму, оглядываю моих друзей.
— Что случилось, Джонс? — спрашивают они.
— Ничего,— говорю я, глядя на них,— ровным счетом ничего.

— В чем дело, Джонс?
Я склоняю набок эту свою голову и опускаю руки, которые держат серебристую емкость с пищей. Мне доступны все ощущения.
— О чем вы? — спрашивает этот мой голос. Это моя новая штуковина.
— Ты странно дышишь, с покашливанием,— говорит второй человек.
— Может, начинается легкая простуда,— заявляю я.
— Потом пойдешь к доктору, обследуешься.

— Очнись, Джонс. Вставай. Надо идти.
— Да,— отвечаю я, завороженный тем, как слово рождается на языке, как оно медленно и красиво падает в воздух.

Я иду. И идти приятно. Я выпрямляюсь и смотрю на землю. Она далеко от глаз и от головы. Как будто живешь на прекрасном утесе.
Риджент стоит у каменного колодца, глядит в него. Остальные, бормоча что-то, ушли к серебристому кораблю, из которого они появились.

Я чувствую свои пальцы и ощущаю улыбку у себя на губах.
— Он глубокий,— говорю я.
— Да.
— Он называется Колодец Душ.
Риджент поднимает голову и смотрит на меня. — Откуда ты это знаешь?
— А что, разве не похоже?
— Я никогда прежде не слыхал о Колодце Душ.
— Это место, где все ждущие, те, кто раньше имел плоть, ждут и ждут без конца,— говорю я, касаясь его руки.

Песок — огонь, а корабль — серебряный огонь в дневном зное. И чувствовать зной приятно. Звук моих шагов по твердому песку. Я слушаю. Шум ветра и гул солнца, жгущего долины. Я вдыхаю запах кипящей в полдень ракеты. Я стою под люком.
— Где Риджент? — спрашивает кто-то.
— Видел его у колодца,— отвечаю я.
Один из них бежит к колодцу.
Я начинаю дрожать. Тихая трясучая дрожь, затаившаяся глубоко внутри, становится все сильнее. И я впервые слышу его, как будто он хоронился вместе со мной в колодце: глубоко внутри кричит голос, тонкий и испуганный. Голос кричит: «Отпусти меня, отпусти меня»,— и такое чувство, будто что-то рвется на волю; хлопают двери в лабиринте, что-то бежит по темным коридорам и переходам, слышатся крики.
— Риджент в колодце!
Люди бегут. Я бегу с ними, но мне дурно, и дрожь буквально неистовствует.
— Наверное, он упал. Джонс, ты был здесь с ним. Ты видел? Джонс? Ну, говори же, парень!
— В чем дело, Джонс?
Я падаю на колени. Как же сильно меня трясет!
— Он болен. Эй, помогите-ка поднять его.
— Это солнце.
— Нет,— бормочу я,— не солнце.

Они укладывают меня на спину; судороги похожи на подземные толчки, и голос, спрятанный глубоко во мне, кричит: «Это Джонс, это я, это не он, это не он, не верьте ему, выпустите меня, выпустите меня!» И я смотрю вверх на склоненные фигуры и моргаю. Они касаются моих запястий.
— У него сердце частит.
Я закрываю глаза. Крики стихают. Дрожь прекращается. Освобожденный, я поднимаюсь, будто в прохладном колодце.
— Он мертв,— говорит кто-то.
— Джонс умер.
— Отчего?
— Похоже, от шока.
— От какого шока? — спрашиваю я. Меня зовут Сешшнз, мои губы с трудом шевелятся, и я — капитан этих людей. Я стою среди них и смотрю вниз, на тело, которое лежит и остывает на песке. Я хватаю себя за голову обеими руками.
— Капитан!
— Ничего! — кричу я.— Просто головная боль. Все будет в порядке.
«Ну, ну,— шепчу я.— Теперь все хорошо».
— Нам лучше уйти в тень, сэр.
— Да,— говорю я, глядя сверху на Джонса.— Нам не надо было прилетать: Марс не хочет нас.

Мы несем тело к кораблю, а глубоко внутри меня кричит новый голос, требуя свободы.

«Помогите, помогите...— звучит где-то далеко, во влажной плоти.— Помогите, помогите...» — эхом разносятся слова мольбы, словно красные призраки.

На этот раз дрожь начинается гораздо раньше. Я не могу управлять собой, как прежде.
— Капитан, вы бы лучше перешли в тень. У вас неважный вид, сэр.
— Да,— говорю я.— Помогите,— говорю я.

— Что, сэр?
— Я ничего не говорил.
— Вы сказали «помогите», сэр.
— Я сказал? Мэтьюс, я сказал?

Тело укладывают в тени ракеты, и голос кричит в глубине затопленных водой катакомб из костей и багровых потоков. Мои руки сводит судорогой. Мой разинутый рот иссох. Мои ноздри раздуваются. Мои глаза закатываются. «Помогите, помогите, о, помогите! Не надо, не надо, выпустите меня, выпустите меня!»
— Не надо,— говорю я.
— Что, сэр?
— Ничего,— говорю я.— Я должен освободиться,— говорю я, зажимая ладонью рот.
— Как так, сэр? — кричит Мэтьюс.
— Все — в ракету! — воплю я.— Возвращайтесь на Землю!
У меня в руках пистолет. Я поднимаю его.

Хлопок. Бегущие тени. Крик обрывается. Слышится свист, с которым несешься сквозь космос.

— Боже всемогущий, он покончил с собой! — кричу я и открываю глаза. И вижу капитана. Он лежит, привалившись к ракете; голова раскроена пулей, глаза навыкате, язык высовывается меж белых зубов. Из головы хлещет кровь. Я склоняюсь над ним и касаюсь его.

— Глупец! — говорю я.— Зачем он это сделал?
Парней охватывает ужас. Они стоят над двумя мертвецами и, повернув головы, смотрят на марсианские пески и далекий колодец, где под толщей воды лежит Риджент.

С их сухих губ срывается хрип, они хнычут, будто дети в кошмарном сне.
Они поворачиваются ко мне.
После долгого молчания один из них говорит:

— Значит, теперь капитан ты, Мэтьюс.
— Знаю,— медленно говорю я.
— Нас осталось только шестеро.
— Боже, как быстро все произошло!
— Я не хочу оставаться тут. Давайте сматываться!

Парни галдят. Я подхожу и дотрагиваюсь до каждого из них. Я так уверен в себе, что хочется петь.
— Слушайте,— говорю я и касаюсь их локтей, плеч или кистей.
Мы умолкаем.
Мы — единое целое.
«Нет, нет, нет, нет, нет, нет!» — кричат внутренние голоса, они глубоко, в темницах наших тел.

Мы переглядываемся. Мы — Самуэль Мэтьюс, Чарлз Ивэнс, Форрест Коул, Рэймонд Мозес, Вильям Сполдинг и Джон Саммерс, и мы молчим. Мы только смотрим друг на друга, на наши бледные лица и трясущиеся руки.

Мы поворачиваемся как один и глядим в колодец.
— Итак...— говорим мы.
«Нет, нет!» — кричат шесть голосов, запрятанных, придавленных и погребенных навеки.

Я просто жду.

Перевели с английского Д. Новиков и А. Шаров

I live in a well. I live like smoke in the well. Like vapor in a stone throat. I don’t move. I don’t do anything but wait. Overhead I see the cold stars of night and morning, and I see the sun. And sometimes I sing old songs of this world when it was young. How can I tell you what I am when I don’t know? I cannot. I am simply waiting. I am mist and moonlight and memory. I am sad and I am old. Sometimes I fall like rain into the well. I wait in cool silence and there will be a day when I no longer wait.
Now it is morning. I hear a great thunder. I smell fire from a distance. I hear a metal crashing. I wait. I listen. Voices. Far away.
“All right!”
One voice. An alien voice. An alien tongue I cannot know. No word is familiar. I listen.
“Mars! So this is it!”
“Where’s the flag?”
“Here, sir.”
“Good, good.”
The sun is high in the blue sky and its golden rays fill the well and I hang like a flower pollen, invisible and misting in the warm light.
Voices.

“In the name of the Government of Earth, I proclaim this to be the Martian Territory, to be equally divided among the member nations.”
What are they saying? I turn in the sun, like a wheel, invisible and lazy, golden and tireless.
“What’s over here?”
“A well!”
“No!”
“Come on. Yes!”
The approach of warmth. Three objects bend over the well, and my coolness rises to the objects.
“Great!”
“Think it’s good water?”
“We’ll see.”
“Someone get a lab test bottle and a drop line.”
“I will!”
A sound of running. The return.
“Here we are.”
I wait.
“Let it down. Easy.”
Glass shines, above; the water ripples softly as the glass touches and fills.
“Here we are. You want to test this water, Regent?”
“Let’s have it.”
“What a beautiful well. Look at it. How old do you think it is?”
“God knows. When we landed in that other town yesterday Smith said there hasn’t been life on Mars in ten thousand years.” “Imagine.”
“How is it, Regent? The water.”
“Pure as silver. Have a glass.”
The sound of water in the hot sunlight.
Now I hover like a dust upon the soft wind.
“What’s the matter, Jones?”
“I don’t know. Got a terrible headache. All of a sudden.”
“Did you drink the water yet?”
“No, I haven’t. It’s not that. I was just bending over the well and all of a sudden my head split. I feel better now.”
Now I know who I am.
My name is Stephen Leonard Jones and I am twenty-five years old and I have just come in a rocket from a planet called Earth and I am standing with my good friends Regent and Shaw by an old well on the planet Mars.
I look down at my golden fingers, tan and strong. I look at my long legs and at my silver uniform and at my friends.
“What’s wrong, Jones?” they say.
“Nothing,” I say, looking at them.
“Nothing at all.”
The food is good. It has been ten thousand years since food. It touches the tongue in a fine way and the wine with the food is warming. I listen to the sound of voices. I make words that I do not understand but somehow understand. I test the air.
“What’s the matter, Jones?”
“What do you mean?” this voice, this new thing of mine, says.
“You keep breathing funny,” says the other man.
“Maybe I’ve caught cold.”
“Check with the doctor later.”
I nod my head and it is good to nod. It is good to do several things after ten thousand years. It is good to breathe the air and it is good to feel the sun. I feel happy.
“Come on, Jones! We’ve got to move!”
“Yes,” I say. I walk and it is good walking.
I stand high and it is a long way to the ground when I look down from my eyes and my head.
It is like living on a fine hill and being happy there.
Regent stands by the stone well, looking down. The others have gone to the silver ship from which they came.
I feel the fingers of my hand and the smile of my mouth.
“It is deep,” I say.
“Yes.”
“It is called a Soul Well.”
Regent raises his head and looks at me. “How do you know that?”
“Doesn’t it look like one?”
“I never heard of a Soul Well.”
“A place where waiting things, things that once had flesh, wait and wait,” I say, touching his arm.
The sand is fire and the ship is silver fire in the hotness of the day and the heat is good to feel. The sound of my feet in the hard sand. I listen. The sound of the wind and the sun burning the valleys. I smell the smell of the rocket boiling in the noon. I stand below the port.
“Where’s Regent?” someone says.
“I saw him by the well,” I reply.
One of them runs towards the well. I am beginning to tremble. And for the first time I hear it, as if it too were hidden in a well. A voice calling deep in me, tiny and afraid. And the voice cries, Let me go, let me go, and there is a feeling as if something is trying to get free, crying and screaming.
“Regent’s in the well!”
The men are running, all five of them. I run with them but now I am sick and the trembling is strong.
“He must have fallen. Jones, you were here with him. Did you see? Jones? Well, speak up, man.”
“What’s wrong, Jones?”
I fall to my knees, the trembling is so bad. “He’s sick. Here, help me with him.”
“The sun.”
“No, not the sun,” I say.
The deep hidden voice in me cries, This is me, that’s not him, that’s not him, don’t believe him, let me out, let me out!
They touch my wrists.
“His heart is acting up.”
I close my eyes. The screaming stops. The trembling stops. I rise, as in a cool well, released.
“He’s dead,” says someone.
“Jones is dead.”
“From what?”
“Shock, it looks like.”
“What kind of shock?” I say, and my name is Sessions, and I am the captain of these men. I stand among them and I am looking down at a body which lies cooling on the sands. I clap both hands to my head. “Captain!”
“It’s nothing,” I say. “Just a headache. I’ll be all right. “
“We’d better get out of the sun, sir.”
“Yes,” I say, looking down at Jones. “We should never have come. Mars doesn’t want us.”
We carry the body back to the rocket with us, and a new voice is calling deep in me to be let out.
Help, help. Deep in my body. Help, help, tiny and afraid.
The trembling starts much sooner this time.
“Captain, you’d better get in out of the sun, you don’t look too well, sir.”
“Yes,” I say. “Help,” I say.
“What, sir?”
“I didn’t say anything.”
“You said ‘Help’, sir.”
“Did I, Matthews, did I?”
The body is laid out in the shadow of the rocket and the deep hidden voice, in me screams. My hands tremble. My eyes roll. Help, help, oh help, don’t, don’t, let me out, don’t, don’t.
“Don’t,” I say.
“What, sir?”
“Never mind,” I say. “I’ve got to get free,” I say. I clap my hand to my mouth.
“How’s that, sir?” cries Matthews.
“Get inside, all of you, go back to Earth!” I shout.
A gun is in my hand. I lift it.
“Don’t, sir!”
An explosion. Shadows run. The screaming stops. After ten thousand years, how good to die. How good to feel the sudden coolness, the relaxation. How good to be like a hand within a glove that grows wonderfully cold in the hot sand. But one cannot linger on.
“Good God, he’s killed himself!” I cry, and open my eyes wide, and there is the captain lying against the rocket… Blood runs from his head. I bend to him and touch him. “The fool,” I say. “Why did he do that?”
The men are horrified. They stand over the two dead men and turn their heads to see the Martian sands and the distant well where Regent lies in deep waters.
The men turn to me.
After a long while, one of them says, “That makes you captain, Matthews.”
“I know,” I say slowly.
“Only six of us left.”
“Good God, it happened so quick!”
“I don’t want to stay here, let’s get out!”
“Listen,” I say, and touch their elbows or their arms or their hands.
We all fall silent.
We are one.
No, no, no, no, no, no! Inner voices crying, deep down.
We are looking at each other. We are Samuel Matthews and Raymond Moses and William Spaulding and Charles Evans and Forrest Cole and John Sumers, and we say nothing but look upon each other and our white faces and shaking hands.
We turn, as one, and look at the well.
“Now,” we say.
No, no, six voices scream, hidden deep down forever.
Our feet walk in the sand and it is as if a great hand with twelve fingers were moving across the hot sea bottom.
We bend to the well, looking down. From the cool depths six faces look back up at us.
One by one we bend until our balance is gone, and one by one drop into the cold waters.
The sun sets. The stars wheel upon the night sky. Far out, there is a wink of light. Another rocket coming, leaving red marks on space.
I live in a well. I live like smoke in a well. Like vapor in a stone throat. Overhead I see the cold star of night and morning, and I see the sun. And sometimes I sing old songs of this world when it was young. How can I tell you what I am when even I don’t know? I cannot.
I am simply waiting.

Я живу в колодце. Я живу, как дым в колодце. Как пар в каменном горле. Я не двигаюсь. Я ничего не делаю, только жду. Над головой я вижу холодные звезды ночью и утром, и я вижу солнце. А иногда я пою старые песни об этом мире, когда он был молодым. Как я могу сказать вам, что я, когда я не в курсе? Я не могу. Я просто жду. Я туман и лунный свет, и память. Мне грустно, и я стар. Иногда я падаю, как дождь в колодец. Я жду в прохладной тишине, и настанет день, когда я больше не буду ждать.
Сейчас утро. Я слышу гром. Я чувствую запах огня. Я слышу треск металла. Я жду. Я слушаю. Голоса. Далеко.
«Отлично!»
Один голос. Иноземный голос. Иноземный язык я не знаю. Ни одного знакомого слова. Я слушаю.
«Марс! Это он!»
«Где флаг?»
«Вот, сэр».
«Хорошо, хорошо».
Солнце высоко в синем небе и его золотые лучи заполняют колодец и я как цветочная пыльца, невидимая и затуманенная в теплом свете.
Голоса.
«Во имя правительства Земли, я провозглашаю, что эти марсианские территории поровну поделены между странами-членами».
Что они говорят? Я повернулся к солнцу, как колесо, невидимый и ленивый, золотой и неутомимый.
«Что здесь?»
«Колодец».
«Нет!»
«Прекрати. Да!»
Приближение тепла. Три объекта наклонились над колодцем, и моя прохлада поднялась к объектам.
«Большой!»
«Думаете, вода хорошая?»
«Посмотрим».
«Кто-нибудь принесите лабораторную бутылку для анализов и веревку».
«Я принесу».
Звук бега. Возвращение.
«Вот».
Я жду.
«Опустите ее вниз. Полегче».
Стекло блестит наверху. Рябь пошла по воде, когда стекло коснулось поверхности.
«Вот. Вы хотите проверить эту воду, Риджент?»
«Давайте».
«Какой красивый колодец. Посмотрите на него. Как вы думаете, сколько ему лет?»
«Бог знает. Когда мы приземлились в том другом городе вчера, Смит сказал, что на Марсе не было жизни в течение десяти тысяч лет».
«Представьте себе».
«Как она, Риджент? Вода».
«Чистая, как серебро. Выпей».
Звук воды в горячем солнечном свете.
Теперь я парю в воздухе как песчинка на мягком ветру.
«В чем дело, Джонс?»
«Я не знаю. Ужасная головная боль. Внезапно».
«Ты еще не выпил воду?»
«Нет. Не это. Я просто наклонился над колодцем и внезапно моя голова будто раскололась. Сейчас я чувствую себя лучше».
Теперь я знаю, кто я.
Меня зовут Стивен Леонард Джонс и мне двадцать пять лет, и я только что прибыл на ракете с планеты под названием Земля, и я стою с моими хорошими друзьями Риджентом и Шоу у старого колодца на планете Марс.
Я смотрю на свои золотые пальцы, загорелые и сильные. Я смотрю на свои длинные ноги и на свою серебряную форму и на своих друзей.
«Что случилось, Джонс?», говорят они.
«Ничего», говорю я, глядя на них.
«Совсем ничего».
Еда хорошая. Прошло десять тысяч лет с приема пищи. Она касается языка, и вино с едой согревают. Я слушаю звук голосов. Я произношу слова, которые я не понимаю, но как-то понимаю. Я пробую воздух.
«В чем дело, Джонс?»
«Что вы имеете в виду?», этот голос, это моя новая вещь, произнес.
«Ты как-то странно дышишь», сказал другой мужчина.
«Может быть, я простудился».
«Позже обратись к врачу».
Я киваю головой, и это хорошо кивать. Здорово делать некоторые вещи после десяти тысяч лет. Здорово дышать воздухом и чувствовать солнце. Я чувствую себя счастливым.
«Давай, Джонс! Мы должны двигаться!»
«Да», говорю я. Я иду, и ходить — это здорово.
Я стою высоко, и до земли далеко, когда я смотрю вниз с уровня моих глаз и головы. Это словно жить на прекрасной горе и быть счастливым там.
Риджент стоит у каменного колодца, глядя вниз. Остальные ушли к серебряному кораблю из которого они пришли.
Я чувствую, пальцы своей руки и улыбку на своем рте.
«Он глубокий», говорю я.
«Да».
«Он называется Колодец Душ».
Риджент поднял голову и посмотрел на меня.
«Откуда ты это знаешь?»
«Разве он не похож?»
«Я никогда не слышал о Колодце Душ».
«Место, где ждешь, что однажды оживешь, ждешь и ждешь», говорю я, касаясь его руки.
Песок – это огонь, а корабль — серебряный огонь в жаркий день и хорошо чувствовать жару. Звук моих ступней на твердом песке. Я слушаю. Звук ветра и солнце сжигает долины. Я чувствую запах ракеты кипящей в полдень. Я стою под люком.
«Где Риджент?», сказал кто-то.
«Я видел его у колодца», ответил я.
Один из них побежал к колодцу. Я начал дрожать. И в первый раз я услышал это, будто это тоже было спрятано в колодце. Голос, зовущий в глубине меня, маленький и напуганный. И голос кричит: «Отпусти меня, позволь мне уйти», и ощущение, будто что-то пытается освободиться, крича и плача.
«Риджент в колодце!»
Мужчины побежали, все пятеро. Я побежал с ними, но теперь я болен и дрожь сильная.
«Он должно быть упал. Джонс, вы были здесь с ним. Ты видел? Джонс? Ну, говори, мужик».
«Что случилось, Джонс?»
Я падаю на колени, сильная дрожь. «Он болен. Эй, помогите мне с ним».
«Солнце».
«Нет, не солнце», говорю я.
Глубоко спрятанный во мне голос кричал: «Это я, это не он, не верьте ему, выпустите меня, выпустите меня!»
Они касаются моего запястья.
«Его сердце останавливается».
Я закрываю глаза. Крики прекращаются. Дрожь прекращается. Я встаю, как в прохладном колодце, освобожден.
«Он мертв», говорит кто-то.
«Джонс умер».
«От чего?»
«Выглядит как шок».
«Какой шок?», говорю я, и меня зовут Сессинс, и я капитан этих мужчин. Я стою среди них, и я смотрю на тело, которое остывает на песке. Я хватаюсь обеими руками за голову.
«Капитан!»
«Ничего», говорю я, «Просто головная боль. Я буду в порядке».
«Нам лучше уйти с солнца, сэр».
«Да», говорю я, глядя на Джонса. «Мы не должны были прилетать. Марс не желает нас».
Мы отнесли тело к ракете, и новый голос позвал глубоко во мне, чтобы его выпустили.
Помогите, помогите. Глубоко в моем теле. Помогите, помогите, крошечный и испуганный.
В этот раз дрожь началась гораздо раньше.
«Капитан, вам лучше уйти с солнца, вы выглядите не очень хорошо, сэр».
«Да», говорю я. «Помогите», говорю я.
«Что, сэр?»
«Я ничего не говорил».
«Вы сказали «помогите», сэр».
«Разве я, Мэтьюз, разве я?»
Тело положили в тени ракеты и глубоко скрытый голос во мне кричал. Мои руки дрожат. Мои глаза закатываются. Помогите, помогите, о помогите, нет, нет, выпустите меня, нет, нет.
«Нет», говорю я.
«Что, сэр?»
«Ничего важного», говорю я. «Я должен освободиться», говорю я. Я прижал руку ко рту.
«Как это, сэр?»
«Идите внутрь, все вы, летите обратно на Землю!», закричал я.
Пистолет в моей руке. Я поднял его.
«Не надо, сэр».
Взрыв. Тени бегут. Крики прекратились. После десяти тысяч лет, как хорошо умереть. Как хорошо почувствовать внезапную прохладу, расслабление. Как хорошо быть словно рукой в перчатке, которая становится удивительно прохладной на горячем песке. Но никто не может медлить.
«Боже, он убил себя!», кричу я и широко открываю глаза, и рядом с ракетой лежит капитан… Кровь бежит из его головы. Я наклоняюсь к нему и дотрагиваюсь до него.
«Дурак», говорю я. «Почему он это сделал?»
Мужчины в ужасе. Они стоят над двумя мертвецами и повернули головы, чтобы увидеть марсианские пески и далекий колодец, где в глубоких водах лежит Риджент.
Мужчины повернулись ко мне.
Спустя какое-то время один из них говорит: «Это делает тебя капитаном, Мэтьюз».
«Я знаю», говорю я медленно.
«Только шесть из нас остались».
«Боже, это произошло так быстро!»
«Я не хочу оставаться здесь, давайте убираться!»
«Послушайте», говорю я и дотрагиваюсь до их локтей или их рук.
Мы все замолкаем.
Мы едины.
Нет, нет, нет, нет, нет, нет! Внутренние голоса кричат, глубоко внутри.
Мы смотрим друг на друга. Мы — Сэмюэл Мэтьюз и Раймонд Мозес, и Уильям Сполдинг, и Чарльз Эванс, и Форрест Коул, и Джон Самерс, и мы ничего не говорим, а только смотрим друг на друга, на наши белые лица и трясущиеся руки.
Мы вместе поворачиваемся и смотрим на колодец.
«Сейчас», говорим мы.
Нет, нет, шесть голосов кричат, скрытые в глубине души навсегда.
Наши ноги идут по песку, и словно большая рука с двенадцатью пальцами движется по горячему морскому дну.
Мы наклоняемся к колодцу, глядя вниз. Из прохладных глубин шесть лиц смотрят на нас.
Один за другим мы наклоняемся, пока не потеряем равновесие, и один за другим падаем в холодные воды.
Солнце садится. Звезды появляются на ночном небе. Далеко, мерцание света. Другая ракета приближается, оставляя красные следы в космосе.
Я живу в колодце. Я живу, как дым в колодце. Как пар в каменном горле. Над головой я вижу холодные звезды ночью и утром, и я вижу солнце. А иногда я пою старые песни об этом мире, когда он был молод. Как я могу сказать вам, что я, когда даже я не знаю? Я не могу.Я просто жду.